Помню, я посмотрел какой-то ура-патриотический фильм, и многие, выходя, так глумливо улыбались, как будто их только что публично отхлестали и они вошли в восторг от этой публичной порки, вошли в некоторый экстаз. Посмотрите, понаблюдайте. Вообще всегда, как учат нас Стругацкие… Помните, в «Трудно быть богом» Румата идёт по пыточному застенку и говорит: «Смотрите, наблюдайте, кинографируйте. Вы такого ещё не видели! Вы внукам будете рассказывать». Ужасно интересно.
«Возможно ли примирить высокую мораль с действительностью, — конечно, — которой безразлична эта высокая мораль?»
Нет, совершенно не безразлична. Бог не фраер, ещё раз говорю. Понимаете, мораль может быть придуманной людьми, но некоторые простые правила, которые от морали, может быть, даже и отличаются, придуманы Богом. Попробуйте их понарушать — и вы увидите, что будет.
«Зачем человеку стремиться в этой жизни, если конец один и все свои знания он унесёт с собой?»
Кто вам это сказал?! Ну кто вам сказал, что конец один? Если вы всей душой, всей своей физиологией не можете примириться с мыслью о своём полном исчезновении, значит не будет никакого полного исчезновения! Ну сколько можно жить в когнитивном диссонансе?! Мысль о смерти для человека невыносима, неприятная, непонятна. Ну, значит, нет никакой смерти.
«В повести Кафки «Превращение» и в романе Франзена «Поправки» всё заканчивается гибелью главного персонажа. Его смерть приносит радость и облегчение всем его близким. Значит ли это, что старое должно обязательно отмереть, чтобы дать жизнь новому, или просто от сильно больного человека лучше избавиться, как от лишнего груза?»
Нет, это не лишний груз. Это испытание, которое… Ну, об этом грех говорить. Понимаете, это надо иметь очень большой опыт, чтобы иметь право так говорить. Но в любом случае больной ребёнок… Вот спрашивают: «А зачем рождается больной ребёнок? Какой смысл вкладывает Бог в это?» Если Бог и вкладывает какой-то смысл в это, то это же не ему нужно, не Богу, и не больному ребёнку, а это нужно людям вокруг, которые, глядя на него, начали бы что-то понимать. Вот так мне кажется. Это очень радикальная, по-божески решительная проба на гуманизм.
Вернёмся через три минуты… Нет? Не вернёмся. Ещё есть две минуты.
Не надо думать, что всё делается рационально. Если рядом с вами больной человек — это, конечно, и груз, и обуза, и ужас, и отчаяние. Но, с другой стороны, человек, прошедший через эту школу, что-то иначе делает и иначе понимает. Я не хочу этим самым оправдать болезни, страдания, а я просто пытаюсь объяснить, почему человек не может быть лишним грузом. Вот что я пытаюсь объяснить. Хотя бывает так, что смерть приносит радость и облегчение всем близким. И признаться в этом иногда — большой душевный подвиг.
Но в случае Франзена там немножко другое. Понимаете, там, где умирает этот старик, глава семейства… Он сам по себе метафора. Это же роман в достаточной степени сатирический. А вот у Кафки, как ни странно — казалось бы, в притче, — там очень точно описано отношение всей семьи к человеку, внезапно переродившемуся. Необязательно для этого смертельно заболеть — можно просто измениться, перемениться. Вот отношение семьи, которая не терпит перемен, очень точно у него там показано, я бы сказал — даже с каким-то буквализмом.
«Вы говорили, что искусство есть подтверждение божественного в мире, искусство есть Бог. Но можно ли простить христианству ужасы инквизиции, погромы первых христиан в Риме за тот колоссальный культурный взрыв, который оно породило?»
А вот на это я уже, к сожалению, успеваю ответить только через три минуты.
НОВОСТИ
Д. Быков
― Привет! Продолжаем «Один».Вопрос был: «Можно ли простить христианству ужасы инквизиции за колоссальный культурный взрыв, который оно породило Ренессансом, Бахом и Моцартом?»
Братцы, я должен сказать жестокую вещь: всякая вера и всякая идея проходит в своём становлении этап зверства — затем, чтобы потом перейти на этап гуманизма, эстетического расцвета. Ведь Возрождение началось действительно с тёмных веков. Тёмные века произошли, а на их фоне блистает, сияет Возрождение. Равным образом и большинство ранних идей советского периода были чудовищны, но в 60-е и отчасти в 70-е годы они породили светлый, наивный романтический мир коммунарской педагогики, идей Полудня. Ну, это как бы было перерождение людоедских идей в гуманные. Это всегда происходит. Всякая идея начинает с брутальности.
Кстати, мне недавно в интервью Невзоров, высоко мною чтимый (как профессионал прежде всего), сказал: «Христианство выродилось из изотопа урана-238 в свинец. Оно перестало быть радиоактивным, утратило пассионарность и стало мёртвым». Нет, мне так не кажется. Мне кажется, что всякая идея начинает со зверства и внедряется как зверство, а потом она что-то такое даёт.