Читаем Транскрипции программы Один с сайта «Эхо Москвы». 2015 полностью

У Фолкнера много патологии, но она описана с такой невероятной силой, что я понимаю то наваждение, которое заставляло его писать «Шум и ярость», четыре раза возвращаться к одной истории. И этот образ Кэдди безумной тоже на меня действовал очень сильно. Мне нравится, конечно, тема довлеющей, определяющей все рамки, предопределяющей вашу жизнь традиции. Для русской литературы тема любви к традиции и борьбы с ней очень напряжённая и очень мучительная. Кстати, этого очень много и в Чехове, который и любит, и ненавидит свои корни.

«Ваше отношение к Андрею Макаревичу как к поэту?» Я думаю, что он лучший поэт в русском роке (наряду с Гребенщиковым).

«Хочу услышать лекцию про Дрюона». Ничего про Дрюона не знаю, толком никогда не интересовался.

«Где получили образование ваши дети и где они видят своё будущее?» Дочка закончила психолого-педагогический университет, она психолог (и, по-моему, хороший, судя по результатам её работы). Андрей пока ещё закончил только киношколу. О его будущем образовании я вам расскажу, когда он его закончит. Пока киношкола. Думаю, что она ему кое-что дала.

Так, два политических безумно длинных вопроса про ИГИЛ, на которые я отвечать не могу.

«Меня покоробил ваш совет читать Шаламова. «Мне плохо, но кому-то ещё хуже — значит, всё нормально»».

Это не рабский принцип, нет. Это совсем не снобизм, Сергей. Это не снобизм. Понимаете, просто вы тогда перестанете ныть, вы перестанете жаловаться, если вы это прочтёте. Это не утешение, что кому-то хуже. Нет, это просто понимание, что ваши проблемы ничтожны на фоне мировых трагедий. Это и терапия, и некоторая школа смирения.

В детстве на меня очень сильно подействовали такие луконинские строчки… Я понимаю, что Луконин — вообще не бог весть какой поэт, а человек был просто довольно противный, как мне кажется, прости господи (хотя, может быть, кто-то думает иначе), но он очень хорошо сказал:

Я бы всем запретил охать.

Зубы [губы] сжав — живи!

Плакать нельзя!

Не позволю в моём присутствии

плохо

отзываться о жизни,

за которую гибли друзья.

Это сказано, конечно, с избыточным пафосом, понятным для 1940 года, Это про Финскую войну, стихотворение «Коле Отраде». Кстати, действительно хорошее стихотворение:

У нас у всех

были платки поимённые,

Но откуда могли мы знать

двадцатью зимами,

Что когда на войну уходят

безнадёжно влюблённые,

Назад

приходят

любимыми.

Поскольку я писал сейчас роман про 1940 год, то мне как-то довольно близки все эти истории. Понимаете, я просто считаю постыдным жаловаться в такой стране, как Россия, где было такое, что и не снилось. Просто меньше брюзжания, меньше нытья!

«СССР называли «самой читающей страной», а читать было нечего — только Пушкин, которого, как признавался Розанов, даже в его время уже не читали». В его время не читали, естественно, потому что гений опередил своё время. И даже Энгельгардт писал: ««Борис Годунов» — какое падение таланта!» — потому что не понимал ничего. А потом читали.

СССР был самой читающей страной не потому, что в нём много издавали хороших книг, а именно потому, что в нём мало издавали хороших книг, поэтому хорошие книги были на вес золота. Я помню до сих пор, как я два чемодана книг привёз из Нагорного Карабаха. Вот они там почему-то были, а в Москве — нет. Просто я считаю, что читающая страна — это не та, где читают много, все и поголовно, а это та, где знают цену печатному слову и соотносят с ним свою жизнь. Кстати говоря, когда говорят, что много читали Семёнова и Пикуля — ну, это не худшие варианты. По сравнению с тем, что сегодня является беллетристикой и паралитературой, Семёнов и Пикуль — это титаны.

«Возникает ли у вас чувство, что вокруг практически одни сумасшедшие? Ремарк тоже подобное замечал, когда жил в нацистской Германии».

Нет, знаете, не замечаю я этого, то есть такого чувства у меня не возникает, наверное. Я могу понять людей, у которых это чувство возникает, когда посмотришь телевизор некоторое время. Лечиться от этого очень просто. Во-первых, подбирайте себе круг, создавайте себе контекст общения другой. А главное — вы вот о чём подумайте. Вы посмотрите внимательно… Может, мне легче именно потому, что дочка психолог, и она научила меня некоторым простым приёмам.

Всегда же видно, когда человек себя накручивает и врёт. Вы задайте себе вопрос: почему им это нужно, почему им это нравится? Фильм Ларса фон Триера «Идиоты» про то, что можно быть сумасшедшим, а можно играть сумасшедшего. Зачем люди играют сумасшедших? Конечно, они не сумасшедшие вокруг вас. Подумайте, зачем они в это играют, каких эмоций они добиваются. Ведь действительно они понимают, что они лгут, они понимают, что они накручивают себя. Значит, им приятно быть плохими. Вот это и есть, собственно говоря, фашизм — когда человеку приятно быть плохим. Это наглядный случай, интересный. Понаблюдайте. Вы же понимаете, что они прекрасно отдают себе отчёт в том, что они лгут.

Перейти на страницу:

Все книги серии Один

Похожие книги

Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде
Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде

Сборник исследований, подготовленных на архивных материалах, посвящен описанию истории ряда институций культуры Ленинграда и прежде всего ее завершения в эпоху, традиционно именуемую «великим переломом» от нэпа к сталинизму (конец 1920-х — первая половина 1930-х годов). Это Институт истории искусств (Зубовский), кооперативное издательство «Время», секция переводчиков при Ленинградском отделении Союза писателей, а также журнал «Литературная учеба». Эволюция и конец институций культуры представлены как судьбы отдельных лиц, поколений, социальных групп, как эволюция их речи. Исследовательская оптика, объединяющая представленные в сборнике статьи, настроена на микромасштаб, интерес к фигурам второго и третьего плана, к риторике и прагматике архивных документов, в том числе официальных, к подробной, вплоть до подневной, реконструкции событий.

Валерий Юрьевич Вьюгин , Ксения Андреевна Кумпан , Мария Эммануиловна Маликова , Татьяна Алексеевна Кукушкина

Литературоведение
Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира
Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира

Несколько месяцев назад у меня возникла идея создания подборки сонетов и фрагментов пьес, где образная тематика могла бы затронуть тему природы во всех её проявлениях для отражения чувств и переживаний барда.  По мере перевода групп сонетов, а этот процесс  нелёгкий, требующий терпения мной была формирования подборка сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73 и 75, которые подходили для намеченной тематики.  Когда в пьесе «Цимбелин король Британии» словами одного из главных героев Белариуса, автор в сердцах воскликнул: «How hard it is to hide the sparks of nature!», «Насколько тяжело скрывать искры природы!». Мы знаем, что пьеса «Цимбелин король Британии», была самой последней из написанных Шекспиром, когда известный драматург уже был на апогее признания литературным бомондом Лондона. Это было время, когда на театральных подмостках Лондона преобладали постановки пьес величайшего мастера драматургии, а величайшим искусством из всех существующих был театр.  Характерно, но в 2008 году Ламберто Тассинари опубликовал 378-ми страничную книгу «Шекспир? Это писательский псевдоним Джона Флорио» («Shakespeare? It is John Florio's pen name»), имеющей такое оригинальное название в титуле, — «Shakespeare? Е il nome d'arte di John Florio». В которой довольно-таки убедительно доказывал, что оба (сам Уильям Шекспир и Джон Флорио) могли тяготеть, согласно шекспировским симпатиям к итальянской обстановке (в пьесах), а также его хорошее знание Италии, которое превосходило то, что можно было сказать об исторически принятом сыне ремесленника-перчаточника Уильяме Шекспире из Стратфорда на Эйвоне. Впрочем, никто не упомянул об хорошем знании Италии Эдуардом де Вер, 17-м графом Оксфордом, когда он по поручению королевы отправился на 11-ть месяцев в Европу, большую часть времени путешествуя по Италии! Помимо этого, хорошо была известна многолетняя дружба связавшего Эдуарда де Вера с Джоном Флорио, котором оказывал ему посильную помощь в написании исторических пьес, как консультант.  

Автор Неизвестeн

Критика / Литературоведение / Поэзия / Зарубежная классика / Зарубежная поэзия