Что делать, если вам не нравится страна, не нравится ваша жизнь, не нравится ваш образ жизни? Ну измените его, потому что (я серьёзно вам говорю) это может плохо кончиться. Люди же кончают с собой не из-за того, что у них что-то — бац! — и случилось. Как правило, они кончают с собой из-за того, что они день просыпаются в отвратительной обстановке, два, три, двадцать пять… А потом, на пятидесятый, это их достаёт. Ужасна не долгая боль, а то, что Стайрон называл «ощущение от собственной психики, как от долгого пребывания в душном помещении, в постоянной надсадной духоте». Измените что-нибудь. Уезжайте. Хотя хороший способ, конечно, и написать повесть.
«Что вы можете сказать о деятельности Евгения Понасенкова? Если ничего, то это тоже ответ. Но ведь он, в отличие от иных, хотя бы прикольный!»
Меня часто спрашивают про Понасенкова. Надо вам сказать, что хотя я не могу оценить его как певца, как артиста, но отвага, с которой он проталкивает, с которой он излагает свою теорию о наполеоновских войнах, мне представляется заслуживающей уважения. Женя Понасенков — храбрый человек. И мужество, с которым он держится против почти тотальной травли, — это мужество человека радикального, талантливого безусловно, интересного. Его публикации мне нравятся. Понасенков мне по-человечески, надо сказать, довольно симпатичен, потому что я люблю людей, которых все травят.
Что касается его идей, то тут весь вопрос в формулировке. Когда-то Синявский, мне объясняя, почему все так набросились на «Прогулки с Пушкиным», сказал: «Это же ведь вопрос языка. Можно сказать, что Пушкин пуст, содержимое Пушкина — пустота (на что все и кинулись). А можно сказать, что Пушкин всеприемлющий». Это меня многому научило. И всё может вместить в себя. Но чтобы вместить в себя, надо же быть пустым, верно?
Понасенкову никто не мешал сказать (многие так и говорят), что действительно война 1812 года — это самое загадочное, самое парадоксальное событие русской истории. Ну, иначе бы об этом Толстой не написал главный, нациесоздающий, нациесозидающий роман «Война и мир». Ведь про что собственно «Война и мир»? Именно о механизмах созидания нации, её военного успеха, её противостояния чуждым народам. За счёт чего она побеждает? За счёт готовности к смерти, за счёт готовности больше отдать.
Ведь все главные русские военные эпосы — это эпосы о поражениях фактически. Бородино — это поражение: Москва после него сдана, хотя Кутузов кричит «Победа совершенная!». Но в этом-то и парадокс, что, с точки зрения Кутузова, это победа, потому что «была наложена рука сильнейшего духом противника», а с точки зрения военной, с точки зрения Клаузевица какого-нибудь (Ну почему «какого-нибудь»? Хорошего Клаузевица), это всё нормальные себе поражения.
Вот в этом-то и ужас, что наши представления, русские представления о победе совершенно не совпадают с общепринятыми, и победой оказывается то, о чём замечательно сказал Кушнер: «Ну никак эту битву нельзя было выиграть — что ещё надо для верной победы?» Вот так и здесь. Собственно говоря, вся хроника войны 1812 года — это хроника побед Наполеона. Наполеон осуществил все свои задачи, но тем не менее почему-то эта победа обернулась ему колоссальным поражением — и не только военным, но и нравственным, политическим, психологическим и каким хотите.
Понасенков рассматривает это только в военном аспекте — вот что надо помнить, чтобы на него, так сказать, не слишком наезжать. Безусловно, Россия одержала главную свою победу в XIX веке — победу моральную, победу духа войска. А то, что он рассматривает это с такой военно-исторической точки зрения — ну, он имеет на это право. В конце концов, он историк по образованию. Так что я не думаю о нём ничего особенно плохого — впрочем, как и не думаю ничего плохого про Кутузова. Потому что все гадости, которые про Кутузова говорят, бледнеют по сравнению с грандиозным его обликом, который нарисовал Толстой, зная очень хорошо, кстати говоря, прижизненные записи, мемуары, военную историю. Кутузов — очаровательный человек.
«Долго ли осталось ждать выхода книги о Маяковском?» Да не долго!
«Общались ли вы с Пелевиным? И если да, то что он за человек?» Общался мельком несколько раз. Человек, по-моему, очень хороший.
«Произошла ли с вами метаморфоза по отношению к протестному движению за последние пару лет?»
Разве что больше стал его уважать, потому что те, кто продолжает сопротивляться, делают это под нарастающим прессингом. И с самим протестным движением произошла тоже очень простая метаморфоза — оно ушло с площадей на кухни, на улицы, в сознание. Оно никуда же не делось — просто теперь все те же самые люди всё то же самое говорят друг другу, прекрасно всё понимая. Собственно, тут главный парадокс возникает: люди прекрасно всё понимают (это отдельный вопрос, вопрос национальный психологии, если хотите), но почему-то им комфортна ситуация, когда говорят одно, делают другое, а думают третье.