Читаем Транскрипции программы Один с сайта «Эхо Москвы». 2015 полностью

Видите ли, Бунин и Толстой всё-таки очень разные, потому что ужас смерти, который так страстно чувствует Бунин, для Толстого — пройденный этап. Толстой это пережил и пошёл дальше, и после «арзамасского ужаса» увидел возможность другого развития. И для Набокова это пройденный этап. Понимаете, Толстой и Набоков — религиозные, а Бунин — нет. Поэтому Бунин так мучительно, как мне кажется, подпрыгивает, пытается заглянуть за горизонт — и не может. И всё время он смотрит в это окно часовни, и дует оттуда холодом и сыростью, а ничем другим не дует. Это для меня очень важно. Я не призываю его, конечно, к конфессиональной церковности, но просто чувствовать какой-то другой горизонт за всем, как чувствует его Набоков, — совсем другое было бы дело.

«Посчитайте количество забаненных и разрешённых модераторами вопросов к вам и ответьте…» Да я не могу их посчитать никак, потому что я не вижу забаненных вопросов. Может быть, это забаненные вопросы: «Когда же ты, сволочь, сдохнешь?» Такие вопросы мне тоже не интересны. Я не могу вам на них ответить так, чтобы это вас устроило.

«Как по-вашему, людены народились сразу или существуют гибриды, переходные формы?»

Нет! Нет никаких переходных форм, это я точно говорю. Это очень принципиальный вопрос. Переходных форм нет. Возможны браки между люденами и не-люденами. Такой брак замечательно описан (очень безнадёжно) в «Волны гасят ветер». Помните, когда Тойво Глумов пытается говорить со своей женой Асей и искренне пытается интересоваться её проблемами? Помните, когда он говорит ей: «Милая ты. И мир твой милый», — и такая безнадёжная за этим стоит тоска! Страшно написано. Нет никаких переходных форм.

Мне когда-то Яськов (очень хороший, кстати говоря, палеоархеолог и по совместительству замечательный писатель) объяснял этот феномен. Ну, я человек-то, в общем, малопросвещённый, и я этого не скрываю. Он объяснял феномен стадиального развития эволюции, внезапного появления новых видов: нет, нет — и вдруг есть! Вот когда вырезают эту колонну грунта, и в ней обнаруживается… Я, кстати говоря, представляю уже, сколько сейчас профессиональных биологов набежит меня поправлять. Ребята, я же не лезу к вам говорить, что вы в литературе ничего не понимаете. Ну терпите здесь мой дилетантизм. Или возражайте аргументированно, ради бога, я буду только рад.

Просто я к тому, что стадиальное развитие не означает постепенные мутации, а происходят скачки. Эволюция скачкообразна. Во всяком случае, в литературе она такова, потому что происходит шедевр, который сразу вдруг резко меняет всю парадигму. Вот появилась книга «Гаргантюа и Пантагрюэль» — бац! — и после неё нельзя писать по-прежнему. «Уленшпигель» — бац! — и нельзя писать по-прежнему. И так далее. Появляются новые жанры, скачки. Вот Пруст появился. Можно сказать, что Пруст эволюционно подготовлен? Нельзя. А Ницше? Нет, нельзя. Хотя были люди, типа Штейнера, которые как бы его готовили, но вот он появился — и взорвался.

Людены — это такая же история. Люденом можно, во-первых, только родиться, им стать нельзя (об этом подробно в «Гадких лебедях»: мокрецы — это болезнь врождённая). И во-вторых, сожительство возможно, но чаще всего это кончается просто уходом на разные планы существования — и на настолько разные планы, что вы даже перестаёте пересекаться в транспорте. Вот даже так.

«Не нашла в списках в защиту украинской библиотеки вашей подписи и немного забеспокоилась. Появится ли она?»

Она появится, но пока это члены ПЕН-Центра подписывают, это их воззвание. А я не член ПЕН-Центра, и не хочу туда вступать. Это не умаляет моего хорошего к ним отношения. Но там есть несколько людей, с которыми я в одних списках находиться не хочу, простите. Поэтому я подпишу, разумеется. Может быть, напишу отдельный свой текст. Посмотрите программу «Всё было» на «Дожде» завтра. Конечно, для меня ситуация с библиотекой совершенно убийственная. И особенно мне это напоминает… Там же, видите, главным объектом ненависти стал журнал «Барвинок», а я собираюсь как раз в программе «Всё было» напомнить гневное стихотворение Маршака в ответ на запрет «Мурзилки» во Франции. Я хорошо помню это стихотворение, но сейчас не буду цитировать. Завтра посмотрите программу.

«Как вам песня ДДТ «Русская весна»? Не слишком ли всё буквально и упрощённо?»

Нет. Ну, это же плакат, жанр такой. Помните, Леонида Андреева все упрекали, что он пишет помелом. Но такая пьеса, как «Царь Голод» (условная), она и должна быть написанной помелом. Никто почему-то не обращает на это внимания (почти никто), я всего две работы встречал на эту тему, и очень робкие. Плакатный метод Маяковского — метод комедии (его «Мистерия-Буфф»), метод трагедии («Владимир Маяковский») — знаете, это же из Леонида Андреева всё пришло. Леонид Андреев — отец плакатной эстетики, такой грубой театральности. В этой же манере работает и Шевчук иногда. Что здесь плохого?

«Спасибо, что сподвигли на чтение «Повести о жизни» Паустовского». На здоровье. Хорошая история.

Перейти на страницу:

Все книги серии Один

Похожие книги

Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде
Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде

Сборник исследований, подготовленных на архивных материалах, посвящен описанию истории ряда институций культуры Ленинграда и прежде всего ее завершения в эпоху, традиционно именуемую «великим переломом» от нэпа к сталинизму (конец 1920-х — первая половина 1930-х годов). Это Институт истории искусств (Зубовский), кооперативное издательство «Время», секция переводчиков при Ленинградском отделении Союза писателей, а также журнал «Литературная учеба». Эволюция и конец институций культуры представлены как судьбы отдельных лиц, поколений, социальных групп, как эволюция их речи. Исследовательская оптика, объединяющая представленные в сборнике статьи, настроена на микромасштаб, интерес к фигурам второго и третьего плана, к риторике и прагматике архивных документов, в том числе официальных, к подробной, вплоть до подневной, реконструкции событий.

Валерий Юрьевич Вьюгин , Ксения Андреевна Кумпан , Мария Эммануиловна Маликова , Татьяна Алексеевна Кукушкина

Литературоведение
Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира
Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира

Несколько месяцев назад у меня возникла идея создания подборки сонетов и фрагментов пьес, где образная тематика могла бы затронуть тему природы во всех её проявлениях для отражения чувств и переживаний барда.  По мере перевода групп сонетов, а этот процесс  нелёгкий, требующий терпения мной была формирования подборка сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73 и 75, которые подходили для намеченной тематики.  Когда в пьесе «Цимбелин король Британии» словами одного из главных героев Белариуса, автор в сердцах воскликнул: «How hard it is to hide the sparks of nature!», «Насколько тяжело скрывать искры природы!». Мы знаем, что пьеса «Цимбелин король Британии», была самой последней из написанных Шекспиром, когда известный драматург уже был на апогее признания литературным бомондом Лондона. Это было время, когда на театральных подмостках Лондона преобладали постановки пьес величайшего мастера драматургии, а величайшим искусством из всех существующих был театр.  Характерно, но в 2008 году Ламберто Тассинари опубликовал 378-ми страничную книгу «Шекспир? Это писательский псевдоним Джона Флорио» («Shakespeare? It is John Florio's pen name»), имеющей такое оригинальное название в титуле, — «Shakespeare? Е il nome d'arte di John Florio». В которой довольно-таки убедительно доказывал, что оба (сам Уильям Шекспир и Джон Флорио) могли тяготеть, согласно шекспировским симпатиям к итальянской обстановке (в пьесах), а также его хорошее знание Италии, которое превосходило то, что можно было сказать об исторически принятом сыне ремесленника-перчаточника Уильяме Шекспире из Стратфорда на Эйвоне. Впрочем, никто не упомянул об хорошем знании Италии Эдуардом де Вер, 17-м графом Оксфордом, когда он по поручению королевы отправился на 11-ть месяцев в Европу, большую часть времени путешествуя по Италии! Помимо этого, хорошо была известна многолетняя дружба связавшего Эдуарда де Вера с Джоном Флорио, котором оказывал ему посильную помощь в написании исторических пьес, как консультант.  

Автор Неизвестeн

Критика / Литературоведение / Поэзия / Зарубежная классика / Зарубежная поэзия