Транскрипции программы Один с сайта «Эхо Москвы». 2015

«Я не согласен с вашим отношением к Нобелевской премии, — ради бога. — Кто-нибудь помнит лауреатов первого десятилетия XX века?»

Понимаете, совершенно необязательно их помнить. Важно, что для своего времени эти люди были этапными. Ну вот кто сейчас помнит Халлдора Лакснесса? А тем не менее Халлдор Лакснесс — это крупнейший писатель, который нанёс Исландию на карту мира, ведь её просто не было. Нобелевскую премию обычно получает писатель, который наносит новую территорию на литературную карту мира. Шеймас Хини. Отчасти Бродский, наверное, потому что такого Петербурга, такой деревни Норинской до Бродского не было. Такой станицы Вёшенской не было до Шолохова. Человек наносит свою аудиторию, свою территорию. Может быть, поэтому я и думаю, что хорошие шансы у Искандера, потому что до него не было такого Кавказа, такого насмешливого Кавказа.

«Чего следует опасаться писателю в своём деле?»

Двух вещей. Двух страшных вещей. Первая — осознание своего всесилия. А второе — осознание своего бессилия. Нельзя писать в двух состояниях: либо когда ты уверен, что ты уже всё можешь (тогда пойдёт лажа), либо когда ты уверен, что ты не можешь ничего. От того и от другого можно вылечиться очень просто — берём тему и начинаем работать. Это как вязать: первые три строчки идут трудно, а четвёртая… Ну, это называют «первая колом, вторая соколом». Просто расписывать руку регулярно. Вы знаете, как трудно идут первые три строчки, как трудно заставить себя перестать раскладывать пасьянсы и начать писать. Первые три пошли трудно, а дальше — фить! — и не остановишь. Это совершенно нормально.

«Вы встречали людей такой же эрудиции, как у вас?» Какой приятный вопрос! Да больше чем надо встречал. Очень много встречал.

«Когда-то прочёл «День опричника», «Норму» [Сорокина], а потом — «Кысь» Толстого. Такое впечатление, что писал один человек».

Когда-то мне Кабаков сказал: «Русской литературе для того, чтобы угадать будущее, достаточно его экстраполировать, потому что всё идёт по прямой, очень предсказуемой линии». Они разные по манере, конечно, но очень сходные по эсхатологическим предчувствиям. Я люблю повторять фразу Новикова: «В девяностые годы над каждым издательством следовало вешать табличку «С антиутопиями вход запрещён»», — воспретить это дело, немножко этого стало многовато.

Ну а проза двадцатых годов — тоже, господи помилуй, сколько одинаковых вещей. И вы сравните, кстати говоря, Маяковского и Замятина. Маяковский, конечно, не читал Замятина, тем более что «Мы» тогда по-русски не был издан (ну, может быть, ему пересказывал Якобсон), но стеклянные стены — это же тоже удивительное совпадение. И, кстати говоря, большинство тогдашних антиутопий (или утопий, как казалось Маяку) строилось абсолютно по одним и тем же лекалам. «Клоп» — это классическое «Мы», только воспринятое со знаком крайнего одобрения.

«Как вам описание и определение Лимоновым современной российской либеральной общественности в книге «Дед»?»

Я рассматриваю книги Лимонова не как пособие по политологии. Мне нравится стиль. А что он там пишет, мне совершенно не интересно. Если ещё начать вдумываться в сложные эволюции его религиозного чувства, его идей… Ну, какой-то ад просто там делается. Этот ад мне совершенно не интересен. Мне интересно то, как он пишет: интересно строение его фраз, динамика, его безусловная подвижность, его переменчивость, его самолюбование и при этом горькая самоирония — вот это мне интересно. А что он там пишет про политиков и либералов — господи помилуй. Ещё только мне не хватало… Вы ещё спросите, как я отношусь к доносу депутата Дмитрия Захарова — не к доносу, а к заявлению, чтобы уж быть совсем корректным, — на директора библиотеки Наталью Шарину. Ну как? Я просто к тому, что у Лимонова, скажем, есть стилистические чудеса, а в этом доносе нет стилистических чудес.

«Как вы относитесь к творчеству Тома Клэнси?»

С большим уважением. Правда, то, что он спроецировал захват Крыма и войну на Украине — это до него очень многие выдумали, и это были всё совершенно очевидные вещи. Я и к собственным угадывательным способностям (которые, может быть, даже слишком проявились в «ЖД») отношусь совершенно спокойно, потому что это не сложно. Понимаете, это как в том анекдоте, когда мужик сидит и рубит сук под собой, а мимо проходит другой и говорит: «Да ты упадёшь». Тот наконец падает, догоняет его и кричит ему: «Колдун ты, твою мать!» Не надо быть колдуном, не надо быть Томом Клэнси, чтобы предугадать очевидные вещи.

«Можно ли лекцию про Лимонова?»