«Почему плеяда замечательных советских актёров в постсоветское время не превзошла свою советскую славу?»
Видите ли, в чём дело? Как я понимаю эту ситуацию? Советское время было масштабным и сложным. Для того чтобы получить удивительно сложную, противоречивую и многослойную культурную ситуацию семидесятых, надо было прожить кошмар тридцатых, сороковых, отчасти шестидесятых. И в результате получился тогда «дряхлый лев» — стареющая империя, у которой когти уже притупились несколько и зубы расшатались. Поэтому в ней сохранялась ещё, безусловно, и диктатура, хотя и уже вялая, и при этом процвели искусства. Вот была такая оранжерея, и я об этом много раз говорил.
После всё страшно упростилось. Вы задайте себе вопрос: вы можете себе представить Юрия Трифонова в девяностые годы? А можете вы представить себе в девяностые годы, например… Ну, Стругацкие продолжали работать (Борис Натанович, во всяком случае) на своём обычном уровне. Но попробуйте представить в девяностые годы Тарковского. Вот что бы снимал в девяностые годы Тарковский? А что писал бы Шукшин? Эти люди как-то чувствовали, что они просто задохнутся, что их разорвёт эта среда, поэтому они все как-то угробили себя — кто алкоголем, кто работой, кто самосожжением прямым, как Высоцкий, который жёг свечу с двух концов, безусловно. Они себя угробили благополучно к середине восьмидесятых годов. Уже из этого поколения никого не осталось.
Кстати, у меня 29 октября, по-моему, запланирована в Центре Окуджавы лекция по роману Окуджавы «Упразднённый театр», я выбрал сам эту тему. Даже не столько «Упразднённый театр», сколько «Свидание с Бонапартом» в основном. Вот вы сравните. 1983 год — «Свидание с Бонапартом» — сложнейшая книга, в которой столько зашифровано, столько не договорено! А «Упразднённый театр» — это 1994 год, и такая она простая. Понимаете, Окуджава, поскольку он всегда транслировал время и от него очень сильно зависел, стал главным выразителем этого упрощения.
Страшно упростилась русская культура в девяностые годы. Возьмите фильм «Мама» — хороший по нынешним меркам фильм, как мне кажется, Дениса Евстигнеева. Но самое сложное, что там есть, — это Нона Мордюкова. Сложные люди исчезли в девяностые годы, потому что время не предполагало сложности. Упрощения всегда происходят. Прочитайте статью Левидова (кажется, 1920 года) и довольно странный ответ Вячеслава Полонского на неё. Ну а как было отвечать, с другой стороны? Прочитайте эту полемику. Левидов говорит: «Пришла эпоха великого упрощения, надо её приветствовать». Полонский говорит: «Нет, не надо её приветствовать, конечно». Ну а что тут сделаешь, с другой стороны? Приветствуй, не приветствуй — а она пришла. Упразднение орфографии в известном смысле.
«Ваше мнение о таланте Хабенского и Безрукова?»
Хабенский — по-моему, грандиозный актёр. Несколько его ролей (очень разных, кстати) я считаю просто шедеврами. И не только географа. Я считаю, что он поразительно отработал в «Дневном Дозоре». Посмотрите, где они, по-моему, с Тюниной, если я ничего не путаю, изображают друг друга — ну это просто шик! Нет, он блестящий актёр, разговора нет. Моё мнение о Безрукове я не буду озвучивать.
«Вы не раз уже говорили, что предпочитаете сюжетную прозу — как читать, так и писать. Почему нарратив ваших романов достаточно традиционен, почему вы не экспериментируете, хотя в своих лекциях и хвалите писателей, искавших новые формы? У меня складывается впечатление, когда вас читаю, что главное для вас придумать идею, на первом месте — содержание, а за новаторской формой вы не гонитесь. Даже в «Квартале» вы очень традиционны, если присмотреться».
Ну, «Квартал» не традиционен хотя бы уже потому, что это книга другого жанра — это проживание, а не роман. Вы должны её проживать в процессе её чтения, вы — её главный герой. Вот в этом заключается новаторство. А написана она как раз довольно понятным образом, чтобы вы могли это проживание в мой любимый период — с 15 июля по 15 октября, вот такой ранней осенью, — осуществить. (Может быть, потому, что этот период сейчас соответствует моему самоощущению.) Кстати говоря, спасибо всем, кто присылает трогательные отчёты о прохождении «Квартала», рассказывает о том, как избавился от депрессии, выгодно женился, уехал за границу и нашёл работу. Спасибо, братцы! Я знал, что это действует.
Что касается традиционного нарратива, нормативного нарратива, сказал бы я. Он не очень традиционен, конечно, — ни в «ЖД», ни в «Эвакуаторе». Просто если вы вчитаетесь, там совсем нетрадиционные способы рассказывания истории, в «Эвакуаторе» в особенности. На уровне языка — да, наверное, это довольно традиционно. Я грешным делом не стремлюсь радикально реформировать язык. Мне просто хочется писать так, как для меня естественно. Вот крутить каким-то образом композицию — это да. Какие-то сюжетные техники менять — ради бога. А в смысле языка…