Транскрипции программы Один с сайта «Эхо Москвы». 2015

«Что вы думаете о творчестве Вайля и Гениса — вместе и по отдельности?»

Я очень люблю Вайля, особенно его путевые очерки, чеченские очерки. То, что пишет Александр Генис, мне всегда интересно, но я думаю, что это такой эссеизм, который просто ну боится, может быть, уйти на достаточную глубину. У Гениса были бы все потенции для того, чтобы заглядывать глубже, но тогда это не была бы эссеистика и он бы нравился тогда меньшему числу людей. А вообще мне всегда интересно то, что он делает.

Вместе из того, что они делали, мне больше всего нравилась, конечно, книга о русской кухне, потому что родная речь при всех замечательных парадоксах, которые там высказаны, — вот это именно эссеистика. Когда-то Лидия Гинзбург сказала: «Я не против эссеизма, если это талантливо». Я тоже не против эссеизма, но я полагаю, что глубина проникновения, вот этот «лемех» мог бы глубже пахать, мне кажется.

«Удивлён вашей симпатией к старику Савелию из рассказа Горького «Отшельник». Для меня это тот же утешитель Лука, только доведённый до какого-то животного предела. Герой наделён тремя качествами: здоровьем и трудолюбием, сексуальным влечением и чарующей силой утешения. Не ставит ли автор параллель между этими инстинктами?»

Видите ли, Лука был местью Толстому. Тогда молодой Горький… И вообще, Горький же очень менялся всё-таки. Он менялся в зависимости от возраста, в зависимости от статуса. Ранний Горький уверен, что проект Человечество надо радикально пересмотреть, что человек должен пойти в «переплавку». Это его убеждение сохранилось, но Горький сорокалетний уже очень ценит материальную культуру, коллекционирует китайские вазы, наслаждается музеями. Он любит гораздо больше уже не босяков, потому что босяки ему раньше казались представителями дивного нового человечества. К босякам он охладел довольно сильно, и теперь ему нравятся люди искусства, просвещения, культуры. Он вообще верит только в культуру как в панацею от всего. Может быть, он прав в этом.

Горький образца марта 1917 года, газеты «Новая жизнь» — он далеко не буревестник. Чего ж мы тут будем? Хотя в газете «Новая жизнь» сотрудничали люди весьма приличные в диапазоне от того же Полонского до Маяковского, но газета-то, прямо скажем, в своём антибольшевизме хватала, мне кажется, чересчур далеко. Она вообще отрицала возможность перемен в России, потому что «пролетариат растворится в болоте». Поэтому естественно, что Горький менял и своё отношение к пролетариату, и своё отношение к революции. Менял отношение и к утешительству.

Пьеса «На дне» написана дерзким молодым человеком, который говорит: «Ложь — религия рабов и хозяев, а правда — бог свободного человека». Рассказ «Отшельник» из цикла «Рассказы 1922–1924 годов», единого цикла… Там в последнем рассказе убивают этого отшельника, если вы помните, в «Рассказе о необыкновенном». Это совсем другой персонаж. Это человек, который утешает несчастных, забитых людей. И Горький 1922 года понимает, что человек больше нуждается в утешении, в милосердии, чем в правде любой ценой.

Но это старый человек уже, вообще-то. Понимаете, Горькому 54 года, он по тем меркам уже очень много пережил. И хотя его главное свершение — Самгин — оставалось у него впереди, но, конечно, лучшее, что он написал в новеллистике — это именно те самые «Рассказы 1922–1924 годов»: «Голубая жизнь», «Рассказ о первой любви» (такой немножко ницшеанский, но всё равно очень талантливый), конечно «Рассказ о необыкновенном» страшнейший, очень вам его рекомендую. Я больше всего люблю его рассказ этого периода «Мамаша Кемских», где впервые у него над жестокостью преобладает сострадание. Поэтому — да, мне нравится этот отшельник, мне нравится то, что рядом с ним легче, что жить хочется, когда его видишь. Хотя, конечно, на вкус и цвет…

«Каково, на ваш взгляд, соотношение творчества Эдгара По и Амброза Бирса? Насколько Бирс эпигон По в жанре «страшного рассказа»?»

Нет, конечно. Видите ли, таинственная гибель Пирса и гибель По — это единственное, что их роднит. Мы не знаем, как По провёл свои последние три дня, причину этого внезапного путешествия, внезапной гибели, внезапного появления на лавочке в городе в безнадёжно пьяном и, может быть, уже безумном состоянии. И мы не знаем, как погиб Бирс, который пропал на войне в Мексике. Кажется, «Старый Гринго» называется роман, где об этом написано, мексиканская книжка. В остальном Бирс, конечно, не эпигон.

У Синявского в рассказе «В цирке» очень точно героиня говорит: «В постели смеяться нельзя». Вот в триллере смех тоже недопустим. Сочетание смешного и страшного очень часто приводит к взаимному уничтожению. Острить можно в таинственной ситуации, в триллере, но в принципе это жанр, требующий серьёзности. Бирс по преимуществу ведь сатирик. Он, конечно, в таких вещах, как «Словарь Сатаны», довольно жёлчный персонаж. Вот «Случай на мосту через Совиный ручей» (я хочу сейчас проверить, Бирс ли это; по-моему, Бирс, сейчас проверю) — это как раз серьёзная история.