Треть жизни мы спим

Заиграла медленная музыка, какая-то французская мелодия из фильма, он, как ни силился, не мог вспомнить, из какого, и она захотела потанцевать, но, попытавшись подняться, так и не смогла встать, не было сил. Протянув руки через стол, хорошо, что тот был небольшим, на двоих, он взял ее руки, давай представим, будто танцуем, ведь наше воображение — это что-то вроде подпорок для разваливающейся жизни. И, сидя за столом, они закружились в танце, и он умудрился отдавить ей ногу, так что она расхохоталась, какой же ты неуклюжий, ну просто что-то с чем-то.

Поговори со мной о смерти, попросила она, когда музыка кончилась, и он, сжав ее руки сильнее, скривился.

Нет-нет, замотала она головой, это нечестно, любой умирающий хочет говорить о смерти, это волнует, занимает все мысли, становится, как бы это ни звучало, частью жизни, а никто не хочет говорить о ней, это почему-то так же неприлично, как сказать за столом, пойду-ка я отолью, ну, или высморкаться в скатерть, стоит кому-то напомнить, что все смертны и неплохо бы это обсудить, обменявшись мнениями, как окружающим становится за него страшно неловко, и они деликатно переводят тему, но ты-то не можешь так поступать со мной, просто поговори.

Что я могу сказать о том, о чем, как и все живые, ровным счетом ничего не знаю.

Но ты ведь пытался представить себе, каково это.

Каково это, не может себе представить никто, только во время сна мы ненамного приближаемся к этому, ведь засыпая, человек как будто умирает, просто не навсегда, а временно, а с тех пор, как мне поставили диагноз, мне стало страшно засыпать, я закрываю глаза и чувствую, что проваливаюсь в сон, но тут же вскакиваю в холодном поту, и страх смерти душит меня.

Чем ближе смерть, тем больше мы спим, как будто репетируем ее, готовимся, примеряя на себя, вставила она, поднося ко рту пустую ложку с воображаемым шоколадным пудингом, и очень скоро у меня будет генеральная репетиция.

И все же ничего, даже ночное умирание, не дает нам представления о своей смерти, потому что пока жив, даже если приговорен, представить себя мертвым не можешь и ощущаешь свое бессмертие, хотя абсолютно точно знаешь, что это не так.

Смерть представляется мне сценой, на которой гаснет свет и рушатся декорации, и тяжелый занавес-гильотина, вместо того чтобы просто опуститься, срывается, ударяя балкой и накрывая целиком, будто саван.

Я тоже часто пытаюсь найти своей смерти образ, потому что смерть, как время, пространство и бесконечность, размыта и абстрактна, вот и хочется облечь ее в какие-нибудь одежды, вроде плаща с косой, и моя смерть видится мне голой женщиной, наступающей мне на горло голой ступней, а вообще я всегда мечтал умереть во время оргазма, от сердечного приступа, как досадно, что нельзя самому выбрать себе вид смерти.

Если бы можно было выбрать, я бы предпочла умереть во сне, умереть по-настоящему в тот момент, когда умер понарошку, и не страшно, и не больно, и не жаль.

Им пора было собираться, чтобы не упустить тот момент, когда она так ослабнет, что не сможет идти, и он попросил счет. Вам все понравилось, спросил подошедший официант, с недоумением глядя на тарелки, его пустые, а ее полные. Все было замечательно, спасибо, шоколадный пудинг очень вкусный, да и остальное тоже, заверила она, только жаль, что у вас нет пирога с голубикой.

Когда официант ушел, она перегнулась через стол и понизила голос, давай поженимся, я ведь никогда раньше не была ничьей женой и даже не знаю, как это бывает, а мой подставной жених не в счет.

Не болтай ерунды, смутился он, я уже давно не мужчина, и член у меня, как у мальчика, только для того, чтобы писать, причем без остановки, а если ты про тот поцелуй в клубе, то давай сделаем вид, что его не было, тем более что, прямо скажем, в нем не было ничего особенного, так, на троечку вышел поцелуй.

Ты такой смешной, когда смущаешься, но, видишь ли, ты обещал выполнять все мои капризы, и, признай, их было не так уж много, так что будь добр, держи слово, и пусть только смерть разлучит нас.