Но игра в беременность затянулась, у нее начались такие сильные боли в животе, словно кто-то бил в него ножом, нанося удар за ударом, и она кричала, пугая соседей, слышавших ее через тонкие панельные стены. Она с трудом дышала и больше не вставала, так что приходилось надевать ей подгузники и подстилать клеенку, чтобы не намочила постель, воды давили на все внутренние органы, и без того едва, из последних сил, работающие, через что только женщины не готовы пройти ради материнства, даже выдуманного, и тогда, чтобы прекратить эту пытку, он купил ей реборна, куклу, бывшую точной копией живого ребенка, разве что стеклянный взгляд выдавал подделку. В лифте, не удержавшись, приоткрыл коробку, в которой лежала не кукла, а настоящий малыш, один в один, не отличить, и так испугался, что выронил его на пол, а две соседки, ехавшие с ним, подняли крик, господи, деточку уронили, ой, убили, подтвердив его радость, что младенец как настоящий. Это кукла, кукла, поспешил он их успокоить, но женщины, пока не ощупали руками и не заглянули в мастерски сделанные, но все же бездвижные глаза, не поверили ему, а потом, охая, долго не могли прийти в себя, и когда лифт поехал выше, высадив его на нужном этаже, оттуда доносилось: как живой, ну настоящий ребеночек, видали такое, а. Взяв малыша на руки, она ощутила себя настоящей матерью и описалась от радости, а еще оттого, что он забыл сменить ей подгузник, боже мой, какое чудо, и, прижав куклу, так с ней и уснула.
Он пичкал ее смесью из маннита, фуросемида, модуретика и эссенциале эн, но огромный живот спал не сразу и не полностью, только через неделю, которую она провела, почти не слезая с горшка, зато ей стало легче ходить и дышать и уменьшились боли. У нее появилось сильное недержание, не такое, как у него, намного сильнее, и ему пришлось отправиться в аптеку за катетером с мочеприемником. Она какое-то время плакала и сопротивлялась, но потом сдалась, ах, делай что хочешь, и он, уложив ее на постели, развел ноги, обработал ей промежность антисептиком, подумав, что, если бы можно было начать жизнь сначала, пожалуй, стал бы врачом, у него ведь неплохо получалось, и, смазав вазелином кончик трубки, потихоньку ввел его внутрь, до тех пор, пока по трубке не побежала желтая, с примесью крови, жидкость. Мочеприемник, чтобы не мешал, он примотал к ее бедру скотчем, и очень скоро, привыкнув к нему, она перестала его замечать, главное было вовремя выливать из него все, что накопится. Надо было бы показать ее врачам, но, учитывая все, что с ними случилось, пока были вместе, его теперь наверняка сочли бы буйным, опасным для общества сумасшедшим, что недалеко от истины, и отправили бы не в тюрьму, а в психиатрическую больницу, как всех невменяемых, а ему не хотелось умирать ни в тюрьме, ни в дурдоме, так что, пожалуй, он не станет лезть на рожон, обращаясь к врачам и попадаясь на глаза полицейским, которые пусть и спустя рукава, но все же продолжали его искать, во всяком случае, он числился в розыске и висел на полицейских досках вместе с преступниками и пропавшими без вести, правда, уже один, без нее, хотя рано поставили они крест на его девочке, вот она, рядом, нянчит воображаемого ребенка и улыбается.
Материнство занимало все ее воображение, и как только ей стало легче, хотя у него уже не было на это надежды, они отправились в торговый центр, где целый этаж был занят детскими магазинами. Будто настоящие родители, они выбрали коляску, одежду, игрушки, и она была в таком восторге, что продержалась на ногах три с половиной часа, только несколько раз отдыхала в кафе в торговом центре, вытянув ноги и закрыв глаза. Ах, какие они хорошенькие, попискивала она, разглядывая крошечные ботиночки, давай возьмем их. Бери все, что понравится, говорил он, вознаграждаемый уважительными взглядами окружающих, и отворачивался, чтобы утереть слезящиеся глаза, нет, не слезы, просто из-за травки с ними творилось черт знает что, глаза то слезились, то сохли, и все время были красными, как у кролика. Наши ползунки сшиты из экологически чистых тканей, распиналась перед ними продавщица, никакой аллергии, никаких опрелостей. Да нам все равно, брякнул он, не подумав, но быстро осекся, ощутив, как она пихнула его в бок, сказав деловито, мы возьмем эти, эти и вот те. В отделе игрушек она перетрогала всех мягких мишек, позвенела всеми погремушками, пересмотрела и перещупала все, что только имелось в продаже для младенцев до года, и была в этот день такой, какой бывают все женщины, покупающие игрушки для своих малышей, не отличалась от них ничем, а он смотрел на нее и умилялся.