Третий пир

— Только-то. Если б моих подопечных изолировать можно было… а то мрак перетягивает. Слаба моя молитва.

— А за нас молишься?

— Да.

— Часто?

— Каждый день.

— И за меня? — удивился Федор.

— За вас в особенности, Федор Иванович.

— Чегой-то? Я не воровал, не убивал. Скажи, дядя Петь.

— Не, Мефодьич, Федор парень неплохой. Выпивает, да, но Нинку не бьет. И дети у него в порядке. Это ты зря… Ты торопишься никак?

— Не тороплюсь. Но в Москву сегодня надо.

Я сразу напрягся.

— По какому делу, Кирилл Мефодьевич?

— По разным. В частности, и по криминальному.

Дядя Петя поморщился.

— Небось убийцу защищать?

— Да.

— Ну, Мефодьич! Тебе о душе подумать пора, а ты… — Но любопытство пересилило. — Из-за чего убил-то?

— Жену из ревности. Вернулся из лечебницы, застал с другим.

— Психический?

— Нет, туберкулезник. Психика обострена, конечно…

— Ай-яй-яй! Жалко-то как, а? Психика у него… Не бойся, много не дадут. Какое-то состояние там у вас…

— Аффекта.

— Во! И ты своим крючкотворством да молитвами, много — много, годков пять обеспечишь, а там, глядь, амнистия — с праздничком вас, с Великой Октябрьской революцией.

— Все сложнее, Петр Васильевич. Это у него второе убийство. За первое он уже отсидел. Пятнадцать лет.

— Тоже женщину? — поинтересовался я. — Маньяк?

— Женщину. Но он не маньяк, — Кирилл Мефодьевич поднялся с табуретки, подошел к окну, потом к двери, эти порывистые движения выдавали огонь, мерцающий в сосуде, силу — азарта? сострадания? — профессиональный блеск, — а вдруг «наш Мефодьич» блестящий адвокат? Похоже, что так… Мы притихли, он говорил: — Всего тридцать шесть лет, а раздавленный жизнью: скорее, все признаю, только скорее. Он ждет высшей меры и к смерти приготовился.

— А точно он убил? — спросил Федор будто с сожалением.

— Он. Улики, свидетели — налицо. И все же, побеседовав с ним — он твердит одно и то же, как заведенный, — я ему не поверил.

— Как это? — удивился Федор. — Ведь свидетели?

— Да, вернулся из больницы, место уже занято, те — пьяные, стали выгонять: кому ты нужен, чахоточный?.. Соседи сбежались. Ударил табуреткой — говорит, умопомрачение нашло, плохо помнит — метил в «заместителя», она подвернулась. Словом, тут все ясно.

Мы лежали замерев. Почему человека так волнует тайна? Я спросил:

— Кирилл Мефодьевич, вы не верите в его первое убийство?

— Не верю, — лицо его словно постарело вдруг, морщины обозначились резче. — Страшная история и очень подлая. Восемнадцать лет назад пропала его подружка Верочка. Беременная. Между нею и родителями возник по этому поводу скандал, она собрала вещи — чемодан и сумочку — и ушла.

— К своему другу? — уточнил я.

— Да, к Юрию. Предварительно позвонив ему по телефону. К сожалению, он был дома один. Он ждал ее, выбегал к автобусной остановке, опять поднимался к себе, боясь пропустить, — соседи запомнили его в нервном состоянии. Молодые люди, оба студенты, жили в одном микрорайоне, но он не пошел ей навстречу, не уверенный, отправится ли она пешком или подъедет на одну остановку. Она пошла пешком — три человека впоследствии дали показания: молоденькая девушка, почти девочка, в белом плаще, с большим чемоданом, в густых осенних сумерках, в свете редких фонарей. Больше ее живой никто не видел.

— Вещи пропали вместе с нею, Кирилл Мефодьевич?

— Нет, их нашли при обыске у Юрия. На чемодане и сумочке отпечатки его, а также ее, пальцев. Те же отпечатки на золотом кольце и жемчужных сережках, снятых, очевидно, с убитой и обнаруженных в сумке. Юрия арестовали.

— Как он объяснил про вещички? — вопросил дядя Петя нетерпеливо.

— Объяснение несколько фантастическое. Когда он в третий раз выскочил встречать ее, перед дверью на площадке стоял чемодан и лежала сумочка. Потом нашли Веру — в подвале его дома. Задушенную, лицо и тело было сильно изъедено крысами.

— Так что же вызвало у вас сомнения в его виновности, Кирилл Мефодьевич?

— Сама личность преступника.

— Вы ясновидящий?

— Да что вы!.. Просто я чувствую людей… Не всегда, конечно и не всех, но случается.

Однако! Старик опасен, очень, я и прежде ощущал: вся плотская (неиспользованная в коитусе) энергия его перешла в силу духовную и усилилась во сто крат.

— И давно у вас это сверхчувствие?

— С лагеря.

— Ну чего с Юрием-то? — не выдержал Федор.

— В течение первого уже разговора с ним я укоренился в мысли, что тот восемнадцатилетний юноша не мог убить свою любимую, тем более из-за кражи. И тут главная загадка: как очутились вещи перед его порогом? Если все было действительно так — ясно, что петлю на нем затянул кто-то «свой».

— Вы разрешили эту загадку? — спросил я.

— Надеюсь сегодня разрешить.

Я вышел в сад проводить его. Много вопросов было у меня к нему, я задал главный:

— Кирилл Мефодьевич, что вас спасло в лагере?

— Раны.

Я кивнул на его руки.

— Да. Я был на общих работах и уже переходил в разряд доходяг… ну а там уж — путь на кладбище. Как вдруг очутился в больнице. Не помню, что со мной было, что со мной сделали, несколько дней находился без сознания.

— Вы очень страдали?