Третий пир

Лиза положила трубку, промчалась в кабинет, схватила учебник, перелистала лихорадочно. Ага, понятно, реакционные. Петровские — прогрессивные. А при отмене крепостного права — половинчатые. А екатерининские?.. Черт, за что ни хватись — все делалось не так, как надо. И как это царство продержалось до семнадцатого года — уму непостижимо! У них была превосходная армия, да, сколько войн! Упомнить их все равно невозможно, прям так и начинать: войны бывают справедливые и несправедливые. Русско-японская и первая мировая — точно несправедливые… а Суворовские походы?.. Понятно, справедливые — это выигранные. Волнения и восстания — сплошь справедливые, но подавленные. Перевороты и покушения. Лиза задумалась, подперев кулачками пылающее от внутреннего и внешнего жара лицо. Ну, Петра и Павла, наверное, убрали правильно, все-таки они оба со странностями. А Александра II? Да зачем же он так половинчато освобождал… И Николай. Сразу как по команде всплыли Кровавое воскресенье и Ленский расстрел. Возможно, он виноват, не знаю, но там были дети — девочки и мальчик, в общем, что-то настолько страшное, тайное, что лучше не думать. Вообще не думать в такую жару — в прошлом году, говорили, проходной был восемнадцать, уж трояк я как-нибудь выжму… Ах, забыла спросить у Алеши про Церковный раскол — за что боролись? — в учебнике совершенно непонятно. Господи, искренне удивилась Лиза, да какое мне до всего этого дело? Рассмеялась с облегчением, подбросила растрепанный учебник к потолку, он шлепнулся на пол, рассыпавшись листами. Вот так.

А про раскол мы узнаем у Ивана Александровича, он должен звонить, но пока не удосужился, конечно, сегодня день пропащий, зато завтра…

— Алло, — ответил женский голос.

— Позовите, пожалуйста, Ивана Александровича.

— Его нет.

— А когда он будет, не знаете?

— Этого никто никогда не знает. А с кем, собственно, я имею честь?

— Это его знакомая.

— Так вот, знакомая. Возможно, он в университете или в издательстве, или достает билеты. Но не исключено, что на самом деле его нигде там нет.

— А какие билеты он достает?

— Послушайте, с кем я все-таки разговариваю? Можно ли вам доверять семейные тайны?

— Меня зовут Лиза.

— Что-то новое. Так вот, Лиза, мы едем в Пицунду, и муж по каким-то своим каналам достает сегодня билеты на поезд.

— А когда вы уезжаете?

— Завтра, поэтому и нужно использовать каналы.

— Так хоть приблизительно, во сколько он может быть дома?

— Во сколько угодно. Может и вообще не быть, а сразу приехать на вокзал.

Лиза окаменела в дряхлом кресле, опустив руки на колени. Пусть катится! Но… в ласковом своем и безмятежном детстве она не привыкла к таким щелчкам. И не собирается привыкать. А главное: всю позапрошлую ночь он провел здесь и насилу ушел от нее утром, но ничем себя не выдал. Погоди, надо рассудить хладнокровно. Что если жена узнала (с каким ехидством она со мной разговаривала!), узнала и поставила ультиматум… Ивану Александровичу? Лиза расхохоталась. Это невозможно, заруби себе на носу! Он совершенно свободен и всегда делает, что хочет, — есть в этом гибельное что-то и неотразимо притягательное. И я буду делать, что захочу.

По «09» Лиза узнала номер железнодорожной справочной, трубка закаркала веще, с металлом: «Жди-те-от-ве-та-жди-те-от-ве-та-жди-те…» Наконец дождалась, чтоб узнать: на Кавказское побережье поезда отправляются в течение всего дня! Больше делать было нечего. Встала. Вот зеркало, оно уж замутилось. Подошла. Девочка в голубом (да, в джинсах и майке, в которых бегала на уголок перекусить), а за спиной над плечом почудилось лицо… даже не лицо, а усмешка его — крупные, красные губы, зубы очень белые, ровные, блестящие, сейчас скажет: «Ну, девочка моя…» Лиза прошла в столовую, легла на диван под гобеленовой дамой в странном изнеможении, но готовая мгновенно вскочить, выскочить в прихожую, схватить трубку и высказать все, что она о нем думает.

Страстный пыл расходовался на пустяки, телефон, проклятый, звонил безостановочно: Анна Леонтьевна интересовалась ходом экзаменов, некто из издательства требовал писателя Плахова, сладкий восточный голос раз пятьдесят или сто пропел: «Это опэрэтка? Мне опэрэтку!» — ну, она ему спела. Он не позвонил.

В двенадцатом ночи не вытерпела, набрала номер. «Его до отъезда уже не будет», — с оскорбительной ясностью ответила счастливая женщина, которая едет завтра с ним в Пицунду.