Третий пир

Лиза опять завалилась, как была, в майке и джинсах, на диван и заплакала жадно, всласть. Мало того, что он уезжает трусливо, тайком — он даже последнюю ночь не пожелал провести с ней. Неужели какую-то женщину целует он сейчас, бормоча в забытьи слова единственные — до головокружения, до обморока… Да, вынуждена была признать Лиза, не исключено: самое доступное, острое наслаждение, говорил он, это новизна. И он всегда оказывается прав, гад! Она с силой стукнула кулаком по диванной спинке, пружины всхлипнули, слезы иссякли, Лиза задумалась. Новизна. Это значит: с кем-то, с другим, будет еще лучше? Выходит, так, но сейчас это непредставимо. Сейчас… она согласилась бы остаться с ним на необитаемом острове, где ажурная пена, оранжевые и лиловые холмы и зеленые змейки на дне. Не навсегда, конечно, а на тот срок, пока он ей не надоест. Неужели мой срок наступил раньше? Да, но он как о единственной говорил обо мне, и как, вспомни… лучше не вспоминать! — и он никогда не врет. Что ж, никогда не врет в данный момент. Момент прошел, я уйду, но не как он — поджавши хвост (Лиза выбирала выражения соответствующие, чтоб унизить и освободиться), я его брошу, а не он меня.

В шесть утра она спустилась в метро и доехала до Курского вокзала, где под присмотром милиции творилось великое переселение народов. Выписала в справочном зале нужные поезда и прошла через тоннель к четвертой платформе, откуда через полчаса отправлялся первый. Он подошел, Лиза отыскала спальный вагон в центре состава — несомненно, только в «СВ» мог ездить Иван Александрович, — в дверях не давился простой люд с манатками и детишками, проходили избранные, не торопясь, с респектабельным достоинством. Ивана Александровича среди них не оказалось.

Ловушка захлопнулась на четвертом заходе, в 14.15. Доктор филологии возник из тоннеля с двумя воистину прелестными пожилыми дамами — едва за тридцать, но это был пока что тот самый рубеж, за которым для Лизы начиналось угасание, только друг ее, разумеется, пребывал вне времени. Все трое смеялись, точнее, посмеивались, за ними надрывался носильщик с огромными кожаными чемоданами. Несмотря на волнение — конец света, честное слово! — Лиза уже издали зорко воспринимала сквозь перронные светотени, движения, пестроту — все детали приближающейся тройки, которую, конечно же, окружала атмосфера высшего уровня. Иван Александрович — ловок и красив до неприличия — был одет по-южному, в коктебельском стиле: трехцветная американская фуфайка для игры в поло или в бейсбол (словом, для каких-то игр), узкие джинсы и высокие башмаки из бледно-синего вельвета, все должным образом, по моде, потертое и поношенное. Дамы — по чудному контрасту: прозрачные платья из кисеи в пышных, якобы небрежных складках, панамы с полями чуть не до плеч, драгоценности, цветы в руках — не пунцовые розы, нет: садовые лилии и флоксы.

Все трое подошли, естественно, к «СВ», напротив которого — руки в карманах — стояла Лиза, носильщик потащил вещи в вагон, дамы щебетали, Иван Александрович оглядывался с рассеянной улыбкой. Она подошла и сказала угрюмо:

— Мне надо кое-что тебе сказать.

Трудно, невозможно, пожалуй, удивить чем-либо Ивана Александровича, однако он удивился.

— Что ты тут делаешь?

— Об этом я и хочу сказать.

— Да что случилось?.. Двойку схватила?

И он смеет, как школьницу, унижать ее при…

— Я не буду говорить при этих, — набравшись наглости, Лиза мотнула головой на дам. «Эти» застыли от презрения и любопытства.

— Прошу прощения, — бросил им Иван Александрович, схватил Лизу за руку, оттащил в сторонку. — Ну?

— Вот что: такой ты мне не нужен, — выговорила она высокомерно, повернулась — все, кончено! — но не успела шагу сделать, как он опять схватил ее за руку и сильным рывком подтянул к себе.

— Ты заболела, что ли?

— Для тебя я умерла.

Где-то она читала эту фразу… Иван Александрович усмехнулся, что-то мелькнуло в глазах, сжал руку крепче, так крепко, что не вырваться.

— Умерла, понял?

— Не понял!

— А ты… — верхняя губа у нее трогательно вздрогнула, ну нет, никаких жалких слов и дамских истерик! — Ты поезжай.

— Вот теперь понял. — Хватка ослабла, он захохотал. — Нет, это великолепно! Ты думаешь, я уезжаю, так?

— Не думаю, а знаю — и не от тебя.

— Да, да, Инна говорила, что ты… — он оглянулся на своих дам. — Но ты, однако, сумасшедшая! Я же терпеть не могу Кавказ, провожаю жену с ее сестрой. Но ты, Лиза…

— Где ты был ночью?

— Не с женщиной, остальное тебя не должно интересовать.

— Где?

— Я этого не люблю, ты знаешь. Ну, хорошо. Был на даче. Один.

— Почему не позвонил?

— Звонил, и не раз. Было занято, сегодня никто не брал трубку. Как история?

— Я не сдавала еще.

— Третий час. Ты соображаешь?.. Ладно, жди.

Лиза остановилась у входа в тоннель. Он вошел с дамами в вагон, поезд скоро тронулся, Иван Александрович спрыгнул с подножки на ходу, обнял Лизу за шею горячей рукой, они почти пробежали длинный тоннель, подземный зал ожидания, второй тоннель, короткий, поднялись в стеклянный оранжевый зной, автомобиль, как зверь в прыжке, дернулся и понесся по Садовому кольцу в железной стае.