Три Александра и Александра: портреты на фоне революции

Московский Фауст и его чёрт

Александр Амфитеатров

I

Уже совсем темно. Ночь обещает быть ненастной. По Финскому заливу перекатывается небольшая, но злобная волна. Свет, похожий на зарницу, временами вспыхивает и, проползая, угасает в стороне: кронштадтские прожектора ощупывают морской горизонт. Длинная полоса песчаных пляжей Сестрорецкого Курорта в этой неверной тьме представляется белой лентой, трепещущей на ветру. Над ней чернеет сосновый лес наподобие густой, спутанной шевелюры. При набегах ветра сосны издают беспокойный шум, сливающийся с глухим гулом растревоженных вод.

От черноты лесной отделилось что-то тёмное, как пятно, и быстро рассыпалось по белизне пляжа группой движущихся крапинок. Несколько человек, пригибаясь под тяжестью страха и ноши своей, состоящей из бесформенных узлов и тюков, побежали наискосок к воде. Там, где в залив впадает маленький ручеёк, виднеется на светлом песчаном фоне ещё один тёмный предмет: лодка. Люди достигли её и торопливо стали грузиться. Шум воды и ветра скрадывает голоса.

Нежданный луч прожектора скользнул по волнам невдалеке от берега. Люди мгновенно превратились в тени, прижались к лодке, слились с ней в один тёмный ком. Свет ушёл, тени расправились. Теперь привыкшим к темноте глазом мы можем разглядеть: вот одна тень больше и гуще других. Мужчина крупный, объёмистый, по всему судя, – немолодой; волосы и борода растрёпаны ветром. Рядом несколько фигур потоньше и помоложе. Одна из них – закутанная в плащ или широкий платок – явно женская.

Странное семейство расположилось в лодке; двое мужчин, пожилой и помоложе, оттащили перегруженную деревянную посудину от берега, забрались внутрь, сели на вёсла. Лодка двинулась, качаясь на сильной волне, в сторону дальнего мыса. Вот она удаляется, постепенно превращается в трудноразличимое серое нечто; вот совсем исчезает из вида.

И нам начинает казаться, что ничего этого не было, никто не спешил перебежками по ночному берегу, никто не терялся в предутреннем морском тумане.

Но это было. Это писатель Александр Валентинович Амфитеатров со своей семьёй бежал из Советской России в Финляндию. Дата: 23 августа 1921 года (в день рождения Грина: Александру Степановичу – сорок один). За два дня до расстрела Гумилёва, через две недели после похорон Блока и через полгода после кровавого подавления Кронштадтского мятежа.

Некоторое время спустя в эмигрантских газетах Финляндии и Эстонии появятся два открытых письма Амфитеатрова. Одно – английскому писателю Герберту Уэллсу, посетившему в 1920 году Советскую Россию и написавшему об этом книгу «Россия во мгле»; другое – тому, кого Уэллс в этой книге назвал «Кремлёвским мечтателем» – Ленину[8]. Оба послания написаны бестолково, плохо, но азартно и, в общем-то, «про правду».

Из открытых писем Амфитеатрова Уэллсу и Ленину:

«Мы живём в вымирающем городе с разбегающимся населением, где из 2 1/2 миллионов жителей 1917 года в 1920 году сохранилось только 600 000».

«В течение 1919–20 гг. мы потеряли более 200 известных представителей науки и литературы, не считая бесчисленных маленьких тружеников рядовой интеллигенции. Эти люди вымерли от голода, холода, истощения, переутомления непосильной физической работой, от эпидемий в загрязненных жилищах, от нервных потрясений, сопряжённых с тревогами подозрительного полицейского режима большевиков».

«Ваша (то есть, Ленина – А. И.-Г.) идея растворилась в коммунистической уголовщине, как капля уксуса в стакане воды».

В Советской России всё «ложь, обман, провокация, насилие, тирания и уголовщина сверху, уголовщина снизу, справа и слева». Такой вывод делает «старый литератор-демократ, более двадцати лет своей жизни отдавший непосредственному участию в революционной борьбе за свободу русского народа, испытавший при царях и тюрьму, и три ссылки, и долгое изгнание».

Отныне ему суждено изгнание окончательное, которое продлится более шестнадцати лет, до смерти, и даже дольше: его имя и его сочинения вернутся на родину только в конце XX века. А всего четыре года назад он метил куда как высоко: осенью 1917 года, перед самым большевистским переворотом, носились слухи о его назначении министром, или, на худой конец, послом в Италию.

Одна его итальянская знакомая, врач и литератор Ольга Синьорелли (урождённая Ресневич) иронизировала в письме, написанном той осенью:

«Амфитеатров великий человек, м. б. самый великий среди современников: высокого роста, весит 180 килограмм, у него 2 легальные жены, много детей, 80 изданных томов и долги на 100 тысяч лир; приехал сюда крайне бедный 12 лет назад. Он выдающийся человек, добрый, любит Италию как только русские её любят, человек огромной культуры, глубокий знаток римской истории, владеет самой большой библиотекой о римской истории. Любит, чтобы его хвалили, и в Италии был окружен подхалимами».

Конечно, 180 килограмм веса и 80 неизданных томов – гипербола. Но остальное – правда. Или почти правда.

II