Три женщины

И почтальонша тоже женщина. Ее ждут с нетерпением и со страхом. Что принесет эта усталая девушка с посеревшим от горя и недоедания лицом? В доме Соломона и Фриды ждали писем от Григория. Они приходили редко, были короткими. Но они приходили. И каждое письмо было праздником. И на какое-то время страх отступал. Жив! Значит, жив! О том, что это «жив» было неделю назад, старались не думать. И снова ждали почтальоншу. С замиранием сердца, со страхом и надеждой.

К осени Роня получила от фабрики комнату. Помог Юрий Михайлович Вайнер. Сделать ему это было нетрудно. На одном из профсоюзных собраний выступила Августа с просьбой поддержать Роню Семашко.

– Роня работает много, часто и сверх нормы остается, и задерживается, а идти домой ей через весь город. Опять же, ютится у сестры. А у той своя семья, и муж, и старший сын фронтовик. Нужно помочь девушке.

Голосовали единогласно.

Вайнер наблюдал одновременно с болью и радостью. Через своих знакомых он уже все выяснил про Роню Семашко и про ее мужа Алексея. Понимал, сколько девушке пришлось хлебнуть. А ведь по ней не скажешь, разве что грусти в смешливых глазах чуть больше. Так сейчас грусть в глазах у всех. Нет семьи, где кто-то не ушел на фронт.

У самого Иуды Мойшевича Вайнера письма ждали от племянника Хоны. У них с Соней не было детей, бог не дал, поэтому жили с детьми сестры Сони, Лизы. Девочка Рива и мальчик Хона практически выросли в доме Вайнеров. И вот Хона защищает Родину, и первый вопрос при встрече с родней:

– Что от Хоны?

Пока вести были хорошими, писал. Жив, воюет. Сам Вайнер после ранения в финскую к службе был непригоден. Хотя тоже ходил в военкомат, просился.

– Юрий Михайлович, с вашим осколком невозможно. В армии нужны сильные, выносливые мужчины. Вы же в любой момент можете стать обузой.

Какое страшное слово – «обуза». Никогда так не думал про себя Вайнер. Казался себе вполне сильным и здоровым мужчиной, ну, иногда немеет нога и вдруг отказывает при ходьбе. Но у всех людей в его возрасте что-то болит.

Обуза. Он давно уже не заглядывался на женщин и жениться больше не собирался, даже мыслей таких в голову не приходило. Слишком любил свою Соню, слишком тосковал по ней. Жил жизнью племянников, родственников со стороны жены. Все праздники вместе, каждый выходной – обязательно воскресный обед у Лизы.

И тут появилась Роня. И сердце пожилого человека начало оттаивать. Частенько забегали Ронины ребятишки, Тамара и Борис, и каждый раз Вайнер удивлялся – как хорошо воспитаны ребята и как это у Рони хватает на всех сил и времени. И всегда с хорошим настроением, и всегда с улыбкой.

Про сварливый характер Фриды Иуда Вайнер был наслышан. Алымск – городок небольшой, да и еврейская диаспора друг про друга все знала. Так было принято. А Роня ничего, на сестру не жаловалась. Бывало, заскочит в кабинет:

– Юрий Михайлович, опять ткань не завезли. Простаиваем.

– Знаю, Роня, знаю. Уже везут. Машина сломалась, к вечеру будет.

– Опять в ночную, значит.

– Значит, опять. Как раз хотел к вам в цех идти. Поспите немного. А в ночь работать. Плана с нас никто не снимал.

Роня понимающе кивала.

– Роня, устаешь?

– Ничего, Юрий Михайлович. Спасибо. Кто сейчас об усталости думает? Представляете, как им там? Мы так в тепличных условиях, считайте.

Роне нравился этот высокий красивый мужчина. Она частенько забегала отдохнуть в его кабинет, попить чайку. Он расспрашивал о детях, о делах в бригаде. Девушка видела в нем отца, мужскую поддержку. Ей и в голову не приходило особое отношение Вайнера к себе. А если бы она об этом задумалась, то что? Скорее всего, ничего. Слишком любила она своего Алешу. И все еще ждала. Наперекор всему. А Вайнер был для нее хоть и достойным, но очень пожилым мужчиной.

= 8 =

Самыми сложными стали 42-й и 43-й годы. Голод. Все по карточкам. В школе на большой перемене дополнительно давали по серой булочке. Тамара ела ее неторопливо, представляя самым вкусным пирожным на свете. А если ученик не приходил и булочка оставалась лишняя, то учительница делила ее на весь класс по малюсенькому кусочку. Ничего не было вкуснее. Еще до войны мама часто пекла безе. Сначала взбивала яичные белки с сахаром в густую пену, потом раскладывала ложкой на противень, предварительно застелив его газетой. И вот Тамара с Борей получали по маленькой белой пирамидке, с газетными буковками на основании. Кусочек чужой булочки Тамара представляла себе тем самым довоенным безе.

Разговоры о еде были на тот момент самыми излюбленными. Если кто-то начинал, остановиться не представлялось возможным.

– А нам мама блины пекла. И ели мы их, сначала макая в растопленное масло, а потом в сметану.

– А мы до войны пельмени лепили всей семьей. Мать тесто раскатывает, а я и папа фарш накладывали и края защипывали.

И Маша начинала тихо плакать. И дело было совсем не в пельменях. Просто в их дом уже похоронка пришла. И не лепить ей с папой тех пельменей никогда.