Три женщины

Роня еще помнила тот первый разговор про лекала, про не всегда правильные стандарты и расход тканей.

Новые лекала и новые ткани пришли уже через три месяца. Это значит, что экспериментальные цеха в Москве и Ленинграде работали без выходных, без отдыха. И ткани были получены своевременно.

Швейная фабрика в Алымске, в свою очередь, перестроилась и переучилась быстро. И пошли посылки на фронт с новенькими шинелями. И в каждую посылку вкладывали что-то от себя – вязали носки, рукавицы, несли из дома нижнее белье. Кто что мог, ничего не жалели. Лишь бы нашим солдатикам теплее было, лишь бы не так тяжко.

Откликались на любую акцию, снимали с пальцев обручальные кольца, вынимали из ушей серьги.

– Мамочка, ты не очень расстроишься, если я распорю твою шубу? – Роня просительно смотрела на мать. Бориска с Тамарой с интересом ждали, что ответит бабушка.

Шуба – это была бабушкина гордость. Темно-синяя, панбархатная, подбитая рыжей лисой, с мелкими беличьими хвостиками по краям. Шуба хранилась в привезенном бабушкой сундуке. Ключик бабушка носила при себе и никому не давала.

– Бабусь, давай на красоту посмотрим.

– Отчего ж, любуйтесь, – Нэха и сама любила рассматривать свои сокровища. Условие было одно – весь просмотр в ее присутствии.

Дети страшно любили бабушкины богатства.

Без бабушкиного ведома смотреть содержимое сундука было куда интереснее. Можно было замотаться в красное платье и представить себя той самой испанкой, изображенной на плюшевом ковре.

Обычно Тамара подговаривала Бориску:

– Борь, давай сундук откроем.

– Да уж глядели сто раз. Ничего там нету. Никакого клада.

Клад, не клад. А шуба, а скатерть красная?!

– Уголь за меня перетаскаешь, попрошу.

– Давай, – соглашалась Тамара. И Бориска договаривался с бабушкой. Та своему любимцу отказать не могла ни в чем. И Тамара долго разглядывала скатерть, куталась в шубу.

– Ну все, полно вам, – быстро прекращала просмотр Нэха, захлопывала сундук, запирала его и прятала ключ.

– Ронечка, почто тебе сдалась наша шуба?

– Мам, ну ты видишь, какие холода. Ребятишки соседские совсем замерзли, ходят в кофтах, а под кофтами бумагой замотаны.

У Нэхи мелко затряслись руки, она даже не сразу нашлась что возразить.

– Роня, это ж наша шуба! В ней ходила моя мама, Роня. Возможно ли?!

– Возможно, мама, возможно. Война.

Нэха сундук не открыла, и Роня ушла на работу. А придя домой, увидела распоротую шубу, аккуратно разложенную отдельными деталями на столе. Нэха сидела, отвернувшись к окну, скорбно поджав губы.

Глава 11

Женщины

= 1 =

Тамара, глядя на своих интернатских подопечных, часто вспоминала свое детство, концерты в Бражном, военные годы. Такие же маленькие, незащищенные, обиженные судьбой и людьми. Причем родными людьми.

Похоронку на Гришу получили через неделю после победы, он погиб 9 мая, в Берлине, подорвавшись на мине. Удар, страшнее придумать было нельзя. Семья уже приняла победу. Дожили! Все вместе! И Гриша с нами. И вдруг…

Фрида не смогла оправиться после смерти сына.

Это только в еврейских семьях матери сыновей любят больше или они вообще сыновей любят больше? Сложный вопрос. Только Тамара видела безграничную любовь в ее семье к Борису. Она никогда не ревновала. Она знала, что так правильно, принимала такое отношение к брату как данность, а как иначе. Он мальчик, будущий мужчина. Она и сама очень любила брата.

То же самое она видела и в семье Куртов. Фрида прямо расцветала, когда ее обнимал сын. Если к ней льнул Соломон, то только подергивала плечом, мол, отстань. Почему? Почему так? Тамару всегда коробила эта несправедливость по отношению к тихому и безответному Соломону. Фрида не чувствовала его любви, принимала ее как должное.

В то время маленькая Тамара часто думала: вот умрет дядя Соломон, что Фрида будет делать? Тогда уж она точно все поймет. «Соломон – туда, Соломон – сюда! Какой от тебя прок? Когда соображать начнешь?!» – а Соломон все только тихо улыбался и старался услужить своей Фрейдочке.

Так не случилось. Фрида умерла первой. После смерти Гриши она замкнулась, разговаривала мало, даже почти не ворчала. Ей как-то разом все стало безразлично. Так же тихо и ушла из жизни. Не замечая ни любви Соломона, ни взрослой дочери со своими проблемами.

Соломон, как ни странно, убивался не так уж и долго и достаточно быстро женился на вокзальной кондукторше, бойкой девице Нелли. Окружающие верили и не верили своим глазам, а только внешне Нелли удивительно походила на Фриду. Раньше этого сходства никто не замечал, а при переезде Нелли в дом Куртов сходство стало разительным. С виду командирша, Нелли в душе была мягкой и нежной. Старалась угодить и мужу, и его дочери. А вот Соломон начал брюзжать по поводу и без повода, ругался с женой без устали, искал кепку и плакал, когда Галка укладывала его спать.

– Мой цветочек…