Три жизни: Кибальчич

Владимир Николаевич уже в волнении, машинально листал том Петровских судебных указов. Если предположить, что правительство не ответило бы на этот порыв нашей молодости — "хождение в народ" — немедленными репрессиями… Отнестись бы терпимо: гласно, не ожесточаясь, вступить в полемику, пойти на определенные демократические уступки, может быть, ввести в стране конституцию, ведь предлагал же Лорис-Меликов! Все это необходимо России, в этом правы народовольцы. Ведь есть примеры таких компромиссов в европейских странах, примеры поисков сближения верховной власти с социалистами и другими оппозиционными партиями. И в результате на наших глазах, например в Скандинавских странах, в Англии, Пруссии, рождается новый социальный строй, демократический, в правительствах представители разных партий, даже с сохранением кайзеров и королей. Но это случается, когда сами короли понимают историческую необходимость и неизбежность сближения с инакомыслящими. А у нас? Наш самодержец и его окружение? В каталажку! Другого разговора с "нигилистами" на Руси не знают. И нигилисты с книжками о "четырех братьях" и сочинениями Бакунина превращаются в революционеров в террористов со смертоносными снарядами. В самом деле… Если самодержавная власть пошла бы по другому пути! Не было бы повальной облавы по всей империи на народников в 1874–1875 годах, позорного "процесса 193-х", смертей и сумасшествий в тюрьмах, выстрела Веры Засулич в петербургского градоначальника Трепова, первых террористических актов против провокаторов и доносчиков. И в конечном итоге не было бы Первого марта 1881 года…

"И не арестовали бы моего подзащитного по доносу священника Олторжевского за распространение среди крестьян наивной "Сказки о четырех братьях и их приключениях".

Адвокат Герард переворачивал листы "Дела". Ладно, арестовали, так не держите же под следствием почти три года! Судите сразу!"

А что значили эти три года, вернее, два года и восемь месяцев, незаконного заключения — до суда — для Николая Ивановича Кибальчича? Конечно, проще всего предположить: ожесточился, озлобился, проникся жаждой мести. Такова примитивная точка зрения и подполковника Никольского, и этого иезуита Добржинского.

Но это не так. Конечно, общение с другими арестованными народниками способствовало углублению социалистических убеждений. Но те семена падали на подготовленную, удобренную почву. И Николаю Кибальчичу было чуждо озлобление и жажда мести. Сие слишком мелко для него. Да, в тюрьме, в Киеве, он много читал. Постоянно читал. Впрочем, похоже, как всегда и везде. Или вот еще…

Владимир Николаевич держал в руках лист бумаги. "Прошение к министру юстиции": "Дозвольте мне, если возможно, поступить в качестве фельдшера или солдата в ряды Армии, где я могу оказать услугу Русскому государству, которое ниспровергнуть путем пропаганды я будто бы имел стремление".

В ту пору на Кавказе и на Балканах разразилась русско-турецкая война.

"Здесь вот что важно: значит, пятого августа 1871 года, когда писалось это прошение, мой подзащитный не помышлял о свержении самодержавия революционным путем. Он был увлечен социалистическим учением, намеревался работать в народе, служить его просвещению — и только". Адвокат Герард стоял у окна. Уже бледный рассвет простерся над петербургскими крышами.

"Кибальчич — выдающийся человек, по складу своего ума он философ и ученый. Он родился не для революции и террора. Где это письмо к Елене Кестельман?"

Владимир Николаевич вернулся к столу, опять стал переворачивать листы бумаги.

"Вот оно!"

Письмо, заинтересовавшее Герарда, действительно много дает в понимании духовного мира Николая Кибальчича того времени. История этого письма такова: киевские народники попытались облегчить участь заключенного — у него появилась "невеста", девятнадцатилетняя Елена Андреевна Кестельман, фиктивный брак с ней давал возможность взять Кибальчича на поруки. Между "молодыми" завязалась оживленная переписка, все — и тюремное начальство было в курсе — шло к свадьбе, запрос на ее разрешение отправился в Третье отделение и попал в руки царю… (Второе заочное знакомство Александра Второго с Кибальчичем.) Ответ в Киев пришел через семь месяцев: "Ввиду высочайшего повеления бракосочетание арестанта Кибальчича с Кестельман ныне не подлежит разрешению".

Впоследствии Елена Кестельман была арестована в Петербурге, и при обыске у нее обнаружили письмо, которое сейчас Владимир Николаевич Герард держал в руках:

"14 февраля 1878 года.

Итак, все наши хлопоты пошли прахом. И у да ничего, жениться всегда успеем, была бы охота. Досадно только, что все это стоило хлопот и суетни и при том не дало результатов…