Тридевять земель

– А представитель прокурорского надзора? – напомнил Урляпов.

– Обыск будет происходить без участия прокурорского надзора, – сухо отрезал ротмистр.

Ротмистр, усевшись за стол, просматривал книги, которые доставал и передавал ему унтер-офицер. Становой осматривал конторку. Урляпов стал между ними, внимательно следя за руками обоих. Наконец ротмистр заметил это и обиженно спросил:

– Вы, значит, думаете, что мы можем подбросить вам что-нибудь?

Урляпов промолчал.

– Напрасно, – заметил ротмистр. – То, что нам нужно, мы уже и так имеем. Хм, хм. Качаровский, "Русская община", Новиков, "Кому должна принадлежать власть над народом?" Ты смотри, и Лавров, и Ткачёв тут. Ах, прелестно. Должен заметить, господин Урляпов, у вас прекрасный вкус.

По роду своей деятельности ротмистру отлично была знакома подобная литература.

– Что ж старьё-то одно, – спросил он. – Новенького ничего разве нет?

– Чем богаты, – хмуро ответил Урляпов. – Эти книги изданы легально и куплены мной в Рязани, на Московской улице в магазине Суворина.

– А я, господин Урляпов, не про книги, – сказал ротмистр, – а про агитационные листки, адресованные крестьянину Букрееву, а предназначенные вам.

Урляпов вспыхнул. Хотя он и ждал чего-то подобного, такой поворот сбил его.

– Запираться бесполезно, – предупредил ротмистр. – Известно ли вам, что деятельность данной партии в Москве запрещена губернатором?

– Находясь под гласным надзором, не имею возможности следить за постановлениями московских властей.

– А надо бы, – заметил ротмистр, – если уж политикой занимаетесь.

Урляпов каждую неделю отмечался в полиции, и от станового пристава фамилия ротмистра была ему известна.

– Из каких же это вы Муравьёвых будете? – иронично, но дружелюбно, спросил Урляпов. – Из тех, которых вешают, или из тех, которые вешают?

– Ну, это вы зря, – искренне расстроился ротмистр, но мгновенно овладев собой, отчетливо проговорил: – Из тех я Муравьёвых, которые, как муравьи, дом свой созидают, а не ищут разрушить его. – Ротмситр встал из-за стола и прошёлся по комнате. – Чего вам не хватает? Всё дано вам от рождения. Ну, инородцев ещё могу понять – у них свой интерес. А вам-то что, дворянину столбовому?

– Мне-то дано, а вот вы поглядите, как народ живет. Большинство домов топится по-чёрному. А сами дома? Есть такие, что площадь их не более 36 квадратных аршин. А семьи-то по шесть, семь человек. Ведь и помыслить нам с вами невозможно, как там всем разместиться получается. А ведь аэропланы уже в небо запускаем. А топят навозом – на солому денег нет. А она-то и не сказать бы что больно дорога: воз соломы – пятьдесят копеечек, а хворосту и того меньше.

– Вот и делитесь с народом, – воодушевился ротмистр. Чем-то слова Урляпова взяли его за живое. – Несите ближнему рубаху свою. А то ведь, небось, сами-то кушать хорошо изволите. И идол ваш граф Толстой котлетку себе не забывал подкладывать. И белье себе не у модисток заказывал. Да и вы-то, гляжу, ногти не щепкой чистите, – ротмистр повертел в руках набор инструментов "Золинген" в изящном кожаном чехольчике. – А вы думали, ткали ему на кроснах три бабы.

– Откуда вам это известно? – недоверчиво усмехнулся Урляпов.

– Мы всё знаем, – заверил его ротмистр и небрежно откинул крышку портсигара. – Как ни религиозен наш народ, но Христовой любви в нём мало. Вот её прививайте ему да закон ему толкуйте. А то у нас до сих пор ещё большинство не знает, что, если генерал ударит мужика, то мировой судья взыщет с него, как с образованного человека, строже, чем с мужика. Напротив, большинство думает, что если генерал ударит мужика, так ему ничего не будет, а если мужик ударит генерала, то его в Сибирь сошлют. – Ротмистр разгорячился до того, что положил обратно в портсигар вынутую было папироску и с силой захлопнул его крышку. – Земство нам на что дано? Ну, право, куда ж вы ломите-то без оглядки? Шею сломите и себе и стаду своему. Всё делается, медленно, но делается. Вот я пока в небольших чинах. Но ведь, спросите меня, хочу я стать превосходительством?

Урляпов растерянно молчал. "Вам видней", – хотел было сказать он, но его собеседник упредил его.

– Конечно хочу, – выразительно, придвинув лицо к лицу Урляпова, ответил ротмистр на свой риторический вопрос. – Но я же не скаковая лошадь, чтоб барьеры брать, я человек разумный, время и прилежание доставят мне то, чего я желаю.

– А там и помирать пора, – тихо заметил Урляпов.

Ротмистр задумался, сразу не нашелся, что возразить, и, сощурив глаза, вдруг заявил:

– А я вот имею способ добиться от вас признания.

Урляпов глянул на него вопросительно.

– Селёдкой велю накормить, а пить-то и не дам.

Лицо Урляпова подернулось презрительным гневом. Заметив это, ротмистр торопливо проговорил примиряющим тоном:

– Ну шучу, шучу.

Разбуженная шумом, из своей половины появилась Петина мать Варвара Андреевна, в чепце и пеньюаре.

– Петя, что опять? – заламывая руки, простонала она. – Господа, что здесь происходит? Зачем вы здесь, в моём доме?

– Сударыня, – поднимаясь на ноги и сводя каблуки сапог, учтиво ответил ротмистр, – мы только исполняем свой служебный долг.