– Но как было правительству сотрудничать с Думой, наполненной социал-демократами, эсерами и трудовиками, главнейшее требование которых было уничтожение именно этого правительства? – через несколько шагов спросил Сергей Леонидович.
– Так ведь и не надо сотрудничать.
– А как же? Так вот взять да все и снести? – с сомнением спросил Сергей Леонидович.
– Подчистую, – кивнул головой Урляпов. – Народ – богатырь. Только освободи его, свали с него эти камни, сорви эти путы – он сам найдёт свои пути.
– Да найдёт непременно, – с жаром согласился Сергей Леонидович. – Оно правда, что изменение старых форм по требованиям нового содержания должно произойти, но это делается не вдруг, а веками, и никто ведь не разрывает почку или бутон цветка, чтобы поскорее увидеть цветок или полный лист. Столь же неуместно и насильственное вторжение в глубочайшие таинственные процессы духа человеческого. Их можно наблюдать, изучать, поучаться, но отнюдь не разрушать и извращать, если не имеется в виду их гибель. Я верю столь же твёрдо в истину этого мира, как и в истину его старой культуры. Можно признавать мессианскую роль труженика, нового героя, которому суждено спасти мир. Но ведь даже теоретики социализма приурочивают эти события к тому времени, когда культурно-экономическое развитие человечества позволит это. Ваш же призыв к чёрному переделу представляет собой не что иное, как отказ от самого принципа прогресса и возврат к первобытному варварству и хаосу.
– Их право естественное, оно основано на справедливости, и потому оно выше всех других прав.
– Естественное право, – не сдавался Сергей Леонидович, – это право дышать.
Урляпов рассмеялся и всеми легкими вдохнул прохладный осенний воздух. Он замедлил шаг и обвёл взглядом окрестность. Осокори по над рекой ещё держали порыжевшие листья в перламутровом воздухе. Лужи свинцовыми заплатами лежали на влажном черноземе дороги.
– Хорошо! – бодро сказал Урляпов. – Люблю осень. Этот грустный запах увядания. Сколько в нем самоотречения.
– А я утверждаю, – твёрдо, даже как-то зло сказал Сергей Леонидович, – что народ не готов к тому, к чему вы его готовите. Наука права признает соответствие государственных форм культурному уровню населения. Наука может признавать, что прогресс идет в направлении демократии. Но она знает, что это бывает, когда страна и народ готовы её воспринять на деле. Русский народ? – усмехнулся Сергей Леонидович не без горечи. – Да, он долготерпелив. Но когда терпение его кончается, он сносит всё. Да, он непритязателен. Но если дорвётся, то заведёт золотые горшки. Да, он набожен. Но если ему на ум взбредёт, на сердце ляжет, он возьмет приступом небо и не затруднится обращаться с Богом без всяких посредников. "Ты народ, да не тот: править Русью призван только черный народ! То по старой системе всяк равен, а по новой – лишь он полноправен". Этого ты хочешь?
– В таком случае, – не замедлил ответом Урляпов, – ещё меньше готов он к тому, к чему готовите его вы. На Руси свобод не было – а вот воля была. И законности не было. А правда была. Право на землю так глубоко сидит в нашем мужике, что он нелегко может от него отказаться. Это убеждение мужика видно ещё в легкости, с которой совершаются у них переделы. Даже те, которым передел невыгоден, дают на него согласие. Редкий случай видимого бескорыстия нашего мужика! Значит, уж очень глубоко убеждён он, что земля не его, а мирская.
– Всё это так, но как быть с невежеством? Или признать, что бескорыстие равно невежеству? Оканчивают скудный курс школ от силы двенадцать процентов. Остальных родители берут из второй и даже из первой группы, когда они едва научились писать и кое-как разобрались с цифрами. И такому народу вы собираетесь вручить власть?
– Этот народ не глупее нас с тобой, – сказал Урляпов. – Хоть и читать не умеет.
– Ах, Петя! – воскликнул Сергей Леонидович в сердцах. – Ну ты сам подумай: непременным условием тайны выборов является поголовная грамотность населения. Но если не все выборщики способны самостоятельно заполнить свой избирательный бюллетень, то ни о какой тайне не может быть и речи. Следовательно, при распространённом в России уровне грамотности приходится выбирать либо всеобщее, либо тайное, но совместить эти два признака в современной России совершенно невозможно. Так что вы уж и выбирайте что-то одно.
С бывшим агрономом Валерием Михайловичем Островерховым Вячеслава познакомил Николай Капитонович.
– Был бы дождь, был бы гром, на кой черт нужен агроном? – так не совсем обычно представился Валерий Михайлович.
Им предстояло ехать в поля.
– А то смотри, – предложил Валерий Михайлович, – может на моей телеге-то поскачем? – И на вопросительный взгляд Вячеслава подвёл его к сараю.
В холодке стояло нечто, накрытое брезентовым тентом. Валерий Михайлович привычным движением сбросил брезент, и открылся мотоцикл с коляской.
– "Урал"? – восхищённо спросил Вячеслав. – На ходу?