Тридевять земель

– Почему нет? – пожал плечами ротмистр. – По долгу моей службы мне приходится читать много такого, что как нельзя кстати восполняет пробелы в моём ничтожном образовании.

Теперь уже настала очередь смущаться Сергею Леонидовичу – ротмистр ловко вернул ему слово.

– Прошу простить меня, господин ротмистр, я выразился неоправданно резко.

– Пустое, – миролюбиво поморщился ротмистр, оглядывая книжную полку. – Я привык. О, – внезапно воскликнул он, точно встретил хорошего знакомого, – и Кропоткин здесь! Ну и как вам "Взаимная помощь"?

В простодушии своем Сергей Леонидович на минуту совершенно забылся и оживлённо заговорил:

– Сложно переоценить её значение для истории правообразования. Я вот по милости её автора вынужден уточнить некоторые свои представления относительно возникновения права. То, что он говорит о Дарвине, о Гексли – это удивительно. Понятия о добродетели и пороке суть понятия зоологические, а не только человеческие. Мы, правоведы, признаться, совершенно упустили это из виду. Надо сказать, что теперь едва ли убедительны протесты профессора Коркунова против биологических основ права. Тут, может быть, более точен Прудон, когда утверждает, что правовое чувство прирождено человеку…

– Прудон? – переспросил ротмистр, дотоле терпеливо внимавший Сергею Леонидовичу.

Голос ротмистра привёл Сергея Леонидовича к чувству реальности.

– Итак, господа, – опомнился он, – что же, собственно, привело вас сюда?

Ротмистр, заложив руки за спину, склонив голову к подбородку, прошёлся по комнате.

– Должен вам сообщить, что мне, как и вам, не слишком приятна наша встреча в столь поздний час. Всё дело в том, что мы располагаем сведениями, согласно которым вы храните запрещённую литературу.

Сергей Леонидович смотрел на него в изумлении, и даже сбросил очки.

– … и наша служебная обязанность, – продолжил ротмистр, не дав Сергею Леонидовичу открыть рта, – проверить их справедливость. Сами понимаете, – прибавил ротмистр, – что я не могу назвать вам лица, которое сообщило нам о нарушении вами закона.

– Но-о, – недоумевал Сергей Леонидович, – может быть то, что я навещал в тюрьме Петра Урляпова… Так это законом не запрещено.

– О, нет, – ротмистр приподнял руку, согнутую в локте, как римский магистрат, – речь идёт о другом.

– Это для вас интереса не может представлять, даю вам честное слово, – поспешно проговорил Сергей Леонидович, когда рука ротмистра коснулась его записей.

– Хорошо, хорошо, – согласился Муравьев, – этого мы касаться не будем. Но только что это?

– Видите ли, – Сергей Леонидович несколько смутился и бросил недовольный взгляд на прокурора, – это наброски к моей магистерской диссертации.

– Вот как, – рассеянно заметил ротмистр, небрежно перебирая исписанные бумажные листы. – И в глуши, оказывается, можно послужить науке.

– Да вы скажите прямо, что ищете, – предложил Сергей Леонидович, раздражаясь, – может, и искать-то не придётся. Самолично вам и вручу.

– Этого мы не можем вам сказать, – отрезал ротмистр, и Сергей Леонидович наконец понял, что искать будут то, что найдётся.

Тем временем ротмистр остановился перед портретами, украшавшими гостиную.

– Ах, – с чувством сказал он, – до чего люблю я эти вот старые портреты. Люди двенадцатого года. Да полноте, думаю иногда я, русские ли они?

Взгляд его задержался на портрете Павлуши. Портрет этот был выполнен по просьбе Александры Николаевны сразу после производства Павлуши в лейтенанты художником Киприком и отослан ей в Соловьёвку.

– Какое лицо! – не скрывая восхищения, заметил наконец Муравьёв. – Оно как будто из прошлого.

– Это мой старший брат, – с неохотой пояснил Сергей Леонидович. – Во время последней войны попал в плен… Сейчас его уже нет в живых, – добавил он, но вдаваться в дальнейшие подробности счёл теперь неуместным.

– Злой, видать, рок повел Россию на Восток, – отозвался ротмистр. – Знаете, никак не покидает мысль, что не случись эта проклятая война, не бывать в России конституции.

Сергей Леонидович, насупившись, наблюдал за ним.

– Напрасно вы думаете, господин Казнаков, что я говорю с вами ex officio, – насладившись портретами, обернулся к нему ротмистр. – Есть у Кропоткина ещё одно любопытное сочинение – "Речи бунтовщика". Не читали?

– Не приходилось, – сухо ответил Сергей Леонидович.

– Жаль, – огорчился ротмистр так искренне, что Сергей Леонидович тоже испытал досаду.

– Позвольте спросить вас, – усмехнулся он, – как же вы отправляете свою службу с подобными мыслями?

– Вас это удивляет? Впрочем, это справедливо. Господин Казнаков, я человек ответственный. С другой стороны, мне тоже интересна жизнь. Да и читать я умею – отчего же не узнать, что думают другие? Вот и стараюсь понять, чего вы хотите.

Сергей Леонидович развел руками.

– Вы, верно, принимаете меня за революционера, – сказал он, – а между тем, это не так. Говорю это не из желания оправдаться, а единственно из любви к ясности, без которой не может быть учёного.