Тридевять земель

– Это так, – согласился Сергей Леонидович, – но правовой порядок, который действует в обществе, всегда есть некая середина между порядком желательным с точки зрения передовых членов общества, и порядком, соответствующим стремлениям и желаниям членов его, оставшихся позади по своему умственному и нравственному развитию. Когда это расстояние переступает известные границы, тогда полное единообразие права нарушается, и общество распадается на слои, из которых каждый обладает в той или иной мере своим собственным правом. Часто бывает, что руководящее большинство издаёт законы, на полное проведение которых в жизнь не хватает достаточной силы. Вот в каком трагическом противоречии мы живем!

– А как же твой любимый Йеллинек с его свободой меньшинства? – ехидно вставил Михаил Константинович.

– Сегодня одно меньшинство, завтра другое – а право-то одно. Парадокс, – развёл руками Сергей Леонидович.

* * *

22 февраля Сергея Леонидовича ждала поистине бесценная находка. В Императорской Публичной библиотеке он напал на книгу, за которой безуспешно охотился с тех пор, как уехал из Гейдельберга и где только успел пролистать её. Книга принадлежала перу немецкого юриста Адольфа Вагнера, вышла в 1876 в году в Лейпциге весьма малым тиражом и стала библиографической редкостью даже в самой Германии. В своей Allgemeine oder theoretishe Volkswirthchaftslehre (Всеобщее или теоретическое народоведение) Вагнер убедительно доказал неосновательность всех теорий, стремящихся вывести собственность из понятия и сущности человеческой личности. Он показал, что это учреждение является не абсолютной, а историко-экономической категорией, и не вытекает из якобы вечной человеческой природы. Книга эта должна была послужить подспорьем Сергею Леонидовичу в написании очерка «Право как собственность».

Сергей Леонидович возвращался к Лановичам, столь поглощённый выпавшей ему удачей, что не вдруг обратил внимание на неожиданные странности в одеяниях горожан. По дороге в порыве воодушевления он зашел к Елисееву и купил там конфект для Лизы. Реальность, имевшая довольно необычные черты, доходила до его сознания, как по Сведенборгу постепенно доходит до умершего человека сознание, что его таки постигла смерть. Навстречу ему попался гимназист в шинели нараспашку, книжки за поясом, руки в карманах, на фуражке ржаные колосья, по обеим сторонам шинели пуговицы украшены колосьями. Сергей Леонидович проводил разбитного гимназиста долгим взглядом, а когда отвернул голову, увидел прямо перед собой молодую даму, у которой колосья торчали из муфты. Приглядевшись, Сергей Леонидович сообразил, что все, идущие ему навстречу, несли, так сказать, на себе, маленькие букетики ржаных колосьев. Некоторые держали их в руках, у дам они были приколоты к воротникам и манто, у мужчин – торчали из петлиц пальто и шинелей. На перекрёстках, под фонарями, у дверей в магазины стояли молодые люди обоих полов с железными кружками для пожертвований. У лавки восточных ковров Ибрагимбекова он и сам положил в такую кружку бумажный рубль и получил от улыбающейся очаровательной девушки букетик ржи, пристроил его кое-как на воротник пальто, и когда он вошел в трамвай, уже ничем не отличался от большинства его пассажиров.

У Лановичей, между тем, Сергей Леонидович застал общество. Когда заняли свои места за столом, горничная в накрахмаленном фартуке собрала у всех присутствующих букетики ржи со вплетенными туда засушенными васильками и составила общий букет, который, ко всеобщему удовольствию, поместили в саксонской вазе в середине стола. Только Лиза не захотела расстаться со своим букетиком, и он по-прежнему красовался у неё на левой стороне груди.

– Вообразите, собрали 200 тысяч рублей, – торжественно объявила она, целый день занимавшаяся подсчётом денег в Обществе грамотности. – Все средства направлены князю Львову.

– Абсурд, – раздражённо заметил Константин Николаевич. – Мы кормим Европу, а дома колоски собираем.

– Да чему удивляться? – отозвался Сергей Леонидович. – Вывозим ведь не от избытка. Народ питается плохо, восполняя нехватку хлеба всякими суррогатами. Вывозят всё больше крупные экономии. А мужик-то хлеба не продаёт, а если и продаст, так на хозяйство и потратит. Питаясь всю жизнь одним хлебом, да и то не вволю, он постепенно из поколения в поколение слабеет. Недаром военное ведомство решило принимать на службу солдат, даже если они не выходят размером в груди. У нас так мне говорили: "Что же это за порядки? Всё крестьянство покупает хлеб, а его везут мимо нас к немцу. Цена хлебу дорогая, не подступиться, что ни на есть лучший хлеб на вино пережигают, а от него-то, проклятого, всякое зло идёт". А у нас газеты радуются – заграницей недород, хлеб будет дорог. А хлеб дорог – значит, мясо дёшево. А отчего оно дёшево? А оттого, что как неурожай, так мужик скотину забивает и сбывает на базаре за нипочём, чтобы только хлеба купить. А скотины нет – нет навоза, удобрять нечем. Ну, и так далее.