Впоследствии, когда в его распоряжении оказалась не только сравнительно небольшая кучка его приверженцев, но целая труппа, гастролировавшая за границей и относившаяся к нему с уважением как к руководителю, он стал еще более властным».
И вот этот властный, требовательный руководитель оказался в нелегкой ситуации. Одна из его балерин, причем балерина не простая, а с твердым, несгибаемым характером, разбила его сердце. Работать было очень сложно. Нужно и требовательность проявлять, но и…
Впрочем, обратимся к эпизоду, описанному в мемуарах самой возлюбленной Михаила Фокина:
«Вспоминается один инцидент в Монте-Карло. Он репетировал с нами „Жизель“. В тот вечер я должна была исполнять заглавную роль и, естественно, берегла силы, лишь намечая отдельные па и основные переходы. Весь ансамбль работал слишком медленно. Фокин постепенно впадал в бешенство и вдруг набросился на меня:
— Как я могу винить кордебалет, если звезда подает такой дурной пример. Да, ваш пример можно назвать развращающим, позорным, просто скандальным. — И он убежал».
О многом сказал тот побег. Сорваться, накричать на любимую! Как тут сдержать эмоции. И что делать потом?
Тамара Карсавина рассказала:
«В тот же вечер он с ласковым видом ходил вокруг меня, поправлял мой грим. Когда я стала изливать свою обиду за утреннюю сцену, он только мягко улыбнулся и так прокомментировал мое исполнение последнего акта „Жизели“:
— Вы словно парили в воздухе…»
Это сказал человек, который трижды делал предложения руки и сердца и трижды получал отказ.
Впрочем, Михаил Фокин, конечно, пережил отказы. Ведь он работал в подлинном цветнике. И вскоре встретил новую любовь, а может, и не любовь, а увлечение, поскольку есть все основания полагать, что Тамара Карсавина крепко задела его.
На два года — в 1904 году — позднее Карсавиной Петербургское театральное училище окончила Вера Антонова. Была она лишь на год моложе Карсавиной — родилась 3 августа 1886 года.
Ее тоже взяли в Мариинский театр где она дебютировала в «Путешествующей танцовщице», поставленной Мариусом Петипа. Она сразу привлекла внимание Фокина тем, что была, как тогда говорили, характерной танцовщицей (ударение на первом слоге), исполняя партии, «решенные свободной пластикой», а также танцевально-пантомимные. После революции супруги эмигрировали из России в 1918 году и с 1921 года поселились в Нью-Йорке, где открыли балетную школу, названную «студией Фокиных». Именно они начали создание американского балета.
А в Мариинке надеялись на возвращение Фокина, поскольку не видели лучшего руководителя балетной труппы Мариинского театра. Но ни на какие приглашения Фокин не отвечал, хотя и тосковал по России. Вера Фокина (Антонова) была и доброй помощницей в балете, подлинной соратницей в новых начинаниях и доброй женой.
«Еще полет, один, другой…»
Современники отмечали, что не только из людей близкого окружения — среди зрителей трудно было найти равнодушных. Все, кто способен был любить, влюблялись в Тамару Карсавину. Ей посвящались восторженные стихи.
Так, поэт и прозаик Серебряного века Михаил Алексеевич Кузмин (1872–1936) писал ей:
Отмечали современники и такой факт. Если даже изображение Тамары Карсавиной на открытке ли или еще на каком-то носителе попадало в руки мужчине, незнакомому с балетом и не угадывающему, кто эта красавица, открытка оказывалась порой на самом почетном месте в его жилище.
Но в чем же дело? Кто же наконец смог пробиться к сердцу неприступной красавицы?
Существует красивая легенда, связанная с тем, что сказано выше. Однажды некий молодой человек по имени Василий Васильевич Мухин, дворянин, небогатый и неименитый сын действительного статского советника, зашел в гости к своему приятелю и увидел фотографию Тамары Карсавиной.
— Кто это? — спросил он с замиранием сердца. — Твоя родственница?
— Нет… Неужели не узнаешь? — удивился приятель. — Это ж балерина Тамара Карсавина…
— Карсавина?! Она скорее Красавина! Как же красива, как же необыкновенно красива…
— Меня удивляешь… Ты же театрал. И не знаешь одну из первых красавиц Мариинки.
— Я не очень люблю балет. Оперу — другое дело. Но ее бы, — он кивнул на фотографию, — хотел бы увидеть, хоть краешком глаза.
— Ну так о чем речь? Как раз послезавтра она танцует. Пойдем?