Трон Знания. Книга 4 (СИ)

Войдя в здание, паломники очутились в зале, пронизанном разноцветными струнами света. Стенами служили витражи, и только передняя стена была сложена из плотно подогнанных друг к другу больших камней. На некоторых виднелись отпечатки левой ладони: тайники, запечатанные шабирами. Там спрятана история. В стеклянный купол упирались колонны, испещрённые выпуклыми письменами — сверху вниз.

Малика, Иштар и Хёск пересекли зал и вышли на гранитную площадь, в центре которой возвышались десятиметровые мраморные статуи двух женщин, обращённых лицами к храму. На пьедесталах отливали золотом надписи: «Ракшада», «Джурия».

Ракшада выглядела как воплощение силы и власти. На голове диадема. Распущенные волосы спутаны ветром. Подбородок упрямо приподнят, губы плотно сжаты. Ровный нос, высокие скулы, слегка раскосые глаза. Платье подчёркивало мужеподобную фигуру: крепкие плечи, маленькая грудь и узкие бёдра. Руки прижаты к телу, раскрытые ладони направлены к храму. Пальцы и волнообразный подол юбки раскрошены временем, солнцем и солёным ветром.

Глядя на Джурию, хотелось восторженно вздохнуть, настолько гибкой и стройной была фигура, облачённая в обтягивающее платье. Скульптор запечатлел шабиру в танце. Изгиб рук, положение пальцев, постановка головы и разворот плеч — были пронизаны горделивым восхищением, будто Джурия любовалась своим телом. Слегка опущенные веки и приоткрытые пухлые губы говорили о чувственности.

Хёск указал на место рядом с Джуриёй:

— Здесь мы установим твоё изваяние.

Представив себя рядом с красавицей, Малика поёжилась. Как же нелепо она будет выглядеть в мешковатом платье и в чаруш!

— Меня здесь не будет.

— Почему?

— Ракшада — это ум и сила. Джурия — это красота. А кто я? Ты считаешь меня глупой. Иштар заточил меня в мешок и намордник. За оставшееся время я ничего не успею сделать для страны. Моё изваяние унизит настоящих шабир. Потому что я… Я никто.

Иштар велел Хёску уйти и, когда тот скрылся в храме, сказал:

— Я не возьму тебя в жёны.

— Очень рада, — произнесла Малика, испытывая двоякое чувство: облегчение и обиду. Она не так хороша, как Галисия или Джурия.

— Ты не можешь стать цветком, который завянет после одной ночи. Ты должна цвести каждую ночь.

— Хорошо, что ты это понимаешь.

— Я не возьму тебя в кубарат.

— Замечательная новость, — усмехнулась Малика.

— Ты не сможешь цвести среди сорняков. Я ещё не знаю, как обозначу твой статус, но постоянно думаю об этом.

— Друг. Нормальный статус?

— У меня есть друг.

— Хёск?

Иштар кивнул:

— Хёск.

— Представляю, как он злится. Хазирад всегда выбирал воинов-вестников. Выбирал самых послушных. А ты отверг Альхару.

— Ты ошибаешься, Эльямин. Такова божья воля.

— Ракшаде не нужен глас божий, она не хочет слышать Бога.

— Ошибаешься, — повторил Иштар.

— Каждый — господин в доме своём. В Ракшаде господин мужчина. Вы не позволите появиться госпоже.

— Я позволю тебе стать госпожой.

Малика проглотила комок в горле:

— И отменишь кубарат?

— Эльямин… Ты стоишь сейчас рядом с Ракшадой. Это она узаконила кубарат. Это она поняла, что у ракшада сердце тигра и львиная страсть.

— За это вы засыпали песком её изваяние перед павшим городом? Поэтому ваши воины-вестники запечатали камни, за которыми хранится настоящая история? Вы придумали ритуалы и традиции, исковеркали историю, исказили память о великой женщине, извратили её великие дела в угоду себе. Каждый вестник уходил, оставив после себя тайну, замурованную его печатью. Но когда-нибудь появится человек с настоящим сердцем тигра и отопрёт эти двери. — Малика подошла к изваянию Джурии, притронулась к каменной туфельке, выглядывающей из-под платья. — Неприкосновенная жрица вожделения… Возможно, она не отказалась от своего мировоззрения и до смерти оставалась целомудренной.

— У неё был сын.

— Один? — Малика рассмеялась. — Один ребёнок в то время, когда люди плодились как песчаные мыши? Значит, она легла с мужем всего один раз. А чтобы удовлетворить его физиологию, придумала наложниц.

— Можно подумать, в Краеугольных Землях мужчины любят своих жён. У них толпы любовниц. В каждом городе дома терпимости.

— Мне жаль этих людей.

Иштар вздёрнул брови:

— Жаль? Они спариваются с кем попало, и тебе их жаль?

— Знаю, жалеть испорченных людей намного труднее, чем жалеть хороших. Однако у меня это получается. Они прошли мимо последней женщины, и мне их очень жаль.

— Вы сами поставили мужчин в такие рамки. Дайте им женщин, чистых, верных, столько, скольких они смогут содержать, и мужчины не пойдут к шлюхам.

— Ты говоришь о физиологии, а я говорю о последней женщине, после которой не будет других, — горячилась Малика. — С которой ты захочешь не только спать, но и каждое утро просыпаться. Захочешь вместе с ней умереть и воскреснуть.

— У меня такая есть.

— Хатма?

— Кто это?

От взгляда Иштара Малике сделалось не по себе.

— Дочь Хёска?

Ни лице Иштара выперли скулы.

— Твоя встреча с матерью-хранительницей не прошла даром.

— Ты знаешь, что я с ней встречалась?