Тропами Яношика

— Я все давно обдумала! — с готовностью ответила девушка. — Каждый раздает свои долги. Ты — Шане Маху, министру внутренних дел. Я — людям, которых Шане Мах берет за горло.

— Подумай, что ты говоришь! — замахал на нее руками Иржи. — Не дай бог кто услышит!

— Самые страшные уши вот они! — Она кивнула на него. — Да только всем рты не заткнешь, теперь все так думают и так говорят.

— Если б я тебя не любил!.. — тяжело вздохнув, с угрозой сказал Иржи и, не прощаясь, хлопнул дверью.

— Заявил бы в гестапо, — добавила Иланка вслед, — не только в жандармерию.

Когда Иржи Шробар подошел к жандармской станице, он столкнулся лицом к лицу с доктором Бернатом.

Учтиво приподняв шляпу, тот сказал тихо, так, чтоб слышал только Иржи:

— Вы таким способом, пан Шробар, хотели отблагодарить меня за спасение вашей мамочки? Да вы так и говорили: доктор, я вас отблагодарю очень щедро. Спасибо! — Спустившись с последней ступеньки крыльца, он добавил: — Теперь знаю, какова благодарность таких, как вы.

И ушел. Быстро. Независимо.

А Шробар вошел в кабинет Куни с дрожью в коленях. Что же теперь будет?..

Только бы не концлагерь. Лучше уж — восточный фронт. В России леса большие, можно где-то спрятаться, переждать, пока война надоест и тем и другим.

Куня устало смотрел на лежавшую перед ним бумажку — донос Шробара и никакого внимания не обратил на вошедшего. Лучше бы он метался по кабинету, кричал, звонил, отчитывал. Тогда сразу можно было бы понять, чем все кончится. А тут догадайся, как себя покажет этот замолкший вулкан!

В самый напряженный момент, когда Иржи готов был полезть в карман и достать старинный родовой кулон, которым он решил умилостивить начальника — подарить эту бесценную вещь, а потом упасть на колени, все рассказать, просить пощады себе и… если можно, ей, Иланке, Куня вдруг встал. Высоко задрав свой угластый подбородок, прошелся по ковровой дорожке от одного окна к другому, за которыми уже ярко светило полуденное солнце. И опять сел за стол, сказав многозначительно:

— Ну, Иржи, счастье твое, что мы не доложили начальству о поимке важного государственного преступника. А то получили бы в награду намыленные галстуки на шею.

— Да, — свесив голову, чуть слышно ответил Иржи, в душе чувствуя, что все кончится не так уж плохо.

— Да! — передразнил его начальник. — А что да, и сам не знаешь!

— Чего уж тут не знать — поймал и выпустил…

— Поймал! — презрительно скривив тонкие губы, протянул Куня. — Кого поймал! Вот, посмотри сам. Сличи фото. — И начальник поднял листок бумаги Иржи, под которым лежало с десяток фотокарточек.

Иржи сделал робкий шаг к столу, все еще не веря, что роковая минута миновала. Посмотрел на фотографии, разложенные веером.

— Присмотрись, твой раненый похож на одного из тех, кого разыскивает велительство?

— Тут действительно нет его. — Иржи виновато пожал плечами. — У него лоб сократовский.

— А кто его видел близко, кроме тебя и твоей Иланки? — задумчиво спросил начальник.

Иржи тут же сообразил что к чему, и с готовностью Швейка ответил: лицо раненого рассмотрел не очень хорошо, можно сказать, совсем плохо…

— Ты соображаешь, Иржи! — добродушно улыбнулся Куня и, сощурив хитрые каштановые глаза, почти шепотом разъяснил, что важнее всего теперь стоять на одном: никакого русского вообще не было. По ошибке за него приняли малознакомого человека из далекой деревни. Жил он тихо-мирно. Пахал свое поле, да сапоги чинил по вечерам. Начальству глаза не мозолил, вот и приняли за чужого, когда увидели впервые, да еще с перебитой ногой.

— Пан врхний, вы гений! — воскликнул Иржи неожиданно для себя.

— Мы оба будем гениями, когда его снова поймаем! — совсем уже другим тоном возразил начальник. — А ты вот что… Мы тут у себя посоветовались и решили, что после такого таинственного исчезновения твоего пленного тебе лучше на время из местечка уехать. Как бы тут друзья этого хромого не пристукнули тебя.

— Вы правы, пан врхний. Спасибо за добрый совет. Я сегодня же переберусь в Мартин.

— Да, там тебя гардисты пристроят.

Иржи решился и попросил вернуть ему его «нелепую», как сам назвал, докладную.

— Устраивайся в Мартине, а через время приедешь, заходи ко мне, сожжем ее вместе за бутылкой сливовички. А пока пусть полежит в моем личном сейфе. Мало ли что…

Настаивать Иржи не стал. Он знал, что Куня своих решений не меняет.

Из жандармской станицы Иржи забежал к Иланке и объявил, что они уезжают с матерью в Мартин и что она, Иланка, должна следовать за ним, если не хочет попасть в Германию.

— Устрою тебя там на работу. Сниму комнату, если не захочешь сразу обвенчаться, — бросил он уже с порога.

Иланка даже сама не знала, почему она всем своим существом на стороне тех, кто борется с фашистами. И подруги ее настроены так же. Даже советскую песню поют про Катюшу.

Первой «Катюшу» запела Соня, бывшая секретарша жандармской станицы. За это ее и выгнали с работы. Самая боевая девчонка в местечке, она всегда первой узнавала всякие новости.

Конечно, Соня была бы сейчас добрым советчиком в беде Иланки. Такая отчаянная пойдет на все. Но слишком она языкастая…