Вот на этого «ах, какого жениха!» папа Александр VI обратил свой внимательный взор, когда всерьез озаботился устройством личного счастья своей любимой дочки Лукреции, уже вступившей в брачный возраст. Впрочем, счастье дочки как таковое интересовало папу постольку-поскольку. Нравится ли ей жених, никто не собирался ее спрашивать. Главное – что? Правильно, престиж семьи. А для престижа семьи важно в эту самую семью ввести перспективного политического союзника, который будет всеми силами способствовать чему надо и чего надо укреплять. Поэтому папа решительно отмел рассматриваемые ранее испанские кандидатуры: за их незначительностью. Не для них роза цвела, нищебродов проклятых. А вот представитель дома Сфорца подойдет. С ним хорошо и весело дружить против Неаполя. К тому же для папы, который, будучи иностранцем, долго шел к успеху, и для его незаконнорожденной дочери было крайне лестно породниться с представителями итальянской правящей аристократии.
Шансов отвертеться от выгодного матримониального союза у жениха было мало, да он и не пытался, по своей наивности полагая, что все будет хорошо. Просто пока не понял, куда вляпался. Поэтому брак был ко всеобщему удовольствию заключен, однако папа сначала запретил его консуммировать. И здесь мы можем его понять и даже похвалить: если учесть, что невесте исполнилось только тринадцать лет. Позже супруги жили вместе – то в Пезаро, то в Риме. Джованни зачислили в папскую армию, он сходил немножко повоевать в Неаполе. Его даже чествовали вместе с Хуаном Борджиа как одного из победителей. Не сказать, чтобы он там уж прямо чего-то навоевал на орден, но «как не порадеть родному человечку?».
А потом что-то пошло не так. Что-то начало портиться в безоблачных отношениях между Джованни Сфорца и семьей Борджиа. Во-первых, политические ориентиры поменялись, и Риму стало выгодно дружить не против Неаполя с кем-то, а как раз с самим Неаполем. Поэтому ценность Сфорца как политического союзника упала под плинтус. Родственник Джованни, Лодовико Моро, опять метнулся на сторону французов. Джованни за ним не последовал, вроде бы остался на стороне тестя, но кровные связи – это кровные связи. Неприятно в своем доме иметь потенциально склонного к предательству зятя. Да и наверняка он в Милан стучит обо всем, что в Риме происходит, с него станется. Фу таким быть.
Во-вторых, папа чувствовал, что он сам и его родные непрерывно растут над собой в плане укрепления авторитета и роста семейного благосостояния. А у Джованни никакого личностного и социального роста. Никакого саморазвития. Так и просидит до пенсии правителем Пезаро и, прости Господи, Градары. Кто он такой вообще, этот Сфорца? Фамилия какая-то дурацкая. Так ли круто теперь иметь его в зятьях? Для
Результатом папских размышлений стал неофициальный визит Чезаре Борджиа в покои Лукреции, его сестры и жены Джованни. Чезаре заявился к сестре как-то поздним вечерком, с ежедневником, в котором были записаны планы на неделю, чтобы не забыть и не упустить ничего. Первым пунктом в том ежедневнике значилось убийство Джованни Сфорца. Чезаре ознакомил сестру со своими планами и посоветовал, раз уж она в самом ближайшем времени овдовеет, купить ткани на траурный наряд, тем более как раз скидки в аутлетах. А заодно, пока распродажи, пусть и о свадебном наряде позаботится: не век же в трауре она будет ходить, скоро снова свадьба – с каким-нибудь более перспективным женихом.
Этот интересный диалог с ведома Лукреции подслушал слуга Джованни. Выпроводив брата, Лукреция сказала тому слуге: слыхал? А теперь беги к своему работодателю. И чтоб духу его здесь не было через пять минут! Если, конечно, жить хочет. Если не хочет – тогда ладно, пусть остается. Но я предупредила.
Услыхав такие охренительные последние известия, Джованни Сфорца испытал непреодолимое желание съездить за город. Я, говорит, хочу посмотреть, что там за скидки в пригородных аутлетах, о которых все говорят, но никто своими глазами не видел. Заодно и помолиться, тем более Пасха на носу. Ему говорят: ты что, дурак? Зачем для того, чтобы помолиться, ехать за