Труп в библиотеке. Отравленное перо. Пять поросят. Час зеро

— Ну что вы, — возразил Эркюль Пуаро, — я, наоборот, просто поражен, насколько хорошо вы все помните. Когда рассказываете, такое впечатление, что у вас перед глазами всплывает картина прошлого. Я прав?

— Да, — задумчиво подтвердил Фогг, — я действительно все это вижу, и довольно отчетливо.

— Мой друг, а не могли бы вы объяснить, почему вам так врезалось это в память?

— Почему? — задумался Фогг. Его худое умное лицо оживилось. — И вправду почему?

— Кого именно вы видите наиболее отчетливо? — спросил Пуаро. — Свидетелей? Защитника? Судью? Или обвиняемую в момент, когда она дает показания?

— Как вы догадались? — восхитился Фогг. — Да, именно ее я вижу… Странная штука — любовь. Она была сама любовь. Не знаю, была ли эта женщина красивой… Ведь уже не первой молодости, выглядела утомленной, круги под глазами. Но она была средоточием происходящего. Она была в центре внимания, главное действующее лицо, И тем не менее иногда казалось, что мысленно она где-то в другом месте, далеко-далеко, хоть и сидит в зале суда, молчаливая, внимательная, с легкой вежливой улыбкой на губах. Она вся была в полутонах — свет вперемешку с тенью. И при этом производила гораздо более приятное впечатление, чем та девица с ее идеальной фигурой, с безупречно гладким лицом и присущей юности дерзостью. Я восхищался Эльзой Грир — у нее была потрясающая сила воли, она умела постоять за себя, не боялась своих мучителей и ни разу не проявила слабости! Но я был восхищен и Кэролайн Крейл — потому что она, наоборот, совершенно не боролась и находила согласие в созданном ею мире полутонов. Она не потерпела поражения — потому что ни разу не попыталась вступить в сражение. Я уверен только в одном, — помолчав, продолжал он. — Она очень сильно любила человека, которого убила. Любила так, что часть ее ушла вместе с ним. — Мистер Фогг снова умолк и протер стекла своих очков.

— Боже мой, — вздохнул он, — какие, однако, странные вещи я говорю! В ту пору я был еще совсем молод и полон честолюбивых устремлений. Подобные события запоминаются. Что бы там ни было, я считаю, что Кэролайн Крейл была женщиной необыкновенной. Я ее никогда не забуду. Не забуду никогда…

Глава 3

Молодой юрисконсульт

Джордж Мейхью был осторожен и немногословен.

Дело он, разумеется, помнит, но не совсем отчетливо. Им занимался его отец, ему самому в ту пору было всего девятнадцать.

Да, процесс этот произвел большой резонанс. Крейл ведь был известным художником. Картины у него превосходные. Две из них и сейчас висят в галерее Тейта[99]. Хотя, разумеется, это для той истории значения не имеет.

Пусть мосье Пуаро его извинит, но он не совсем понимает, что именно интересует мосье Пуаро. А, дочь! В самом деле? В Канаде? А он всегда считал, что она в Новой Зеландии.

Джордж Мейхью чуть-чуть расслабился. Помягчел.

Да, для девушки это оказалось потрясением. Он ей очень сочувствует. Наверное, было бы куда лучше, если бы она так и не узнала всей правды. Но что теперь толку об этом говорить!

Она хочет знать? Что именно? Ведь об этом процессе столько писали! Ему же лично почти ничего не известно.

Нет, он считает, что в виновности миссис Крейл сомневаться не приходится. Хотя отчасти ее можно понять. Эти художники — с ними всегда нелегко. А у Крейла, насколько он помнит, вечно были романы то с одной, то с другой.

И сама подсудимая тоже, по-видимому, была женщиной с характером. Не могла примириться со слабостями мужа. В наши дни она бы просто развелась с ним, и все.

— По-моему, — осторожно добавил он, — в этом деле была замешана леди Диттишем.

— Так оно и есть, — подтвердил Пуаро.

— Газеты время от времени в связи с ней вспоминают о том деле, — сказал Мейхью. — Леди Диттишем не раз участвовала в бракоразводных процессах. Очень богатая женщина, как вам, наверное, известно. До этого она была замужем за известным путешественником. Она постоянно на виду. По-видимому, из тех женщин, которые любят, когда о них говорят.

— Или которые обожают знаменитостей, — предположил Пуаро.

Мысль эта не пришлась Джорджу Мейхью по вкусу. Он воспринял ее без особого энтузиазма.

— Пожалуй, да, в этом есть доля правды.

И надолго погрузился в раздумье.

— Ваша фирма много лет представляла интересы миссис Крейл? — спросил Пуаро.

— Нет, — покачал головой Джордж Мейхью. — Стряпчими семьи Крейл были «Джонатан и Джонатан». Но когда случилась трагедия, мистер Джонатан счел для себя неудобным действовать в интересах миссис Крейл и поэтому договорился с нами — с моим отцом — взять на себя все хлопоты по делу. Вам бы следовало, мосье Пуаро, попытаться встретиться со старым мистером Джонатаном. Он отошел от дел — ему уже за семьдесят, — но он хорошо знал всех Крейлов и сумеет рассказать вам гораздо больше меня. Я, по правде говоря, мало что знаю. В ту пору я был совсем мальчишкой. Не помню даже, присутствовал ли я на процессе.

Пуаро встал, а Джордж Мейхью, поднимаясь, добавил:

— Советую переговорить и с нашим клерком Эдмундсом. Он и тогда служил у нас и очень живо интересовался процессом.