Труп в библиотеке. Отравленное перо. Пять поросят. Час зеро

Я увидел мисс Грир впервые, хотя Эмиас уже целый месяц восторженно мне о ней рассказывал. Твердил, что встретил необыкновенную девушку. Он говорил о ней с таким пылом, что однажды я в шутку его предостерег: «Осторожней, старина, не то снова потеряешь голову». Он разозлился, рявкнул, чтобы я не порол всякую чушь. Он просто пишет ее портрет. А сама она его мало интересует. «Расскажи это другим! — ответил я. — Сколько раз я слышал от тебя эту фразу». «На этот раз — ни-ни», — возразил он, и я несколько цинично заметил: «У тебя всякий раз — ни-ни». Тогда Эмиас явно начал нервничать и сказал: «Ты не понимаешь. Она еще совсем юная. Почти ребенок». И тут же добавил, что у нее очень современные взгляды, никакой косности и устарелых принципов. «Она откровенна, естественна и абсолютно бесстрашна», — сказал он.

Я и подумал про себя, что на этот раз Эмиас влип основательно. Через несколько недель я услышал, как кто-то сказал: «Эта Грир совсем потеряла голову». А кто-то еще добавил, что Эмиас мог бы вести себя разумнее, ведь она совсем еще ребенок. На что с усмешкой было замечено, что Эльза Грир отлично знает, что делает. До моих ушей долетели и прочие подробности: девица купается в деньгах, умеет добиваться всего, что захочет, причем «всегда берет инициативу на себя». Потом, разумеется, поинтересовались, о чем думает жена Крейла, на что последовал ответ, что ей к подобному не привыкать. Тут вмешался кто-то третий, заявив, что, по слухам, она чертовски ревнива, и от такой жизни любой мужик заведет роман на стороне, и что Крейла можно понять и даже ему посочувствовать.

Я пишу обо всем этом, потому что, на мой взгляд, важно обрисовать всю ситуацию в целом.

Не скрою, мне было интересно взглянуть на эту девицу — она и вправду была очень эффектной и притягательной, — и я от души а, если честно, то и не без злорадства веселился, наблюдая за тем, как реагировала на все Кэролайн.

Сам Эмиас Крейл на сей раз выглядел куда менее беззаботным, чем обычно. Человеку со стороны его поведение показалось бы таким же, как всегда. Но я-то знал его очень хорошо. Я сразу приметил, что он не в себе. Весь какой-то нервный, кричит по всякому поводу и без повода, все его раздражает.

Надо сказать, он всегда пребывал в дурном настроении, когда приступал к очередной картине, но я-то видел, что на сей раз работа тут ни при чем. Он страшно обрадовался моему приезду и, как только мы остались одни, сказал: «Слава богу, что ты появился, Фил. В доме — четыре бабы, представляешь? Из-за них я вот-вот угожу в психушку».

И в самом деле, атмосфера в доме была жуткая. Кэролайн, как я уже сказал, реагировала на все крайне болезненно. Оставаясь предельно вежливой, не позволяя себе ни единой колкости и, разумеется, ни единого бранного слова, она ухитрялась выказать такую ненависть к Эльзе, что становилось страшно. Эльза же не церемонилась и откровенно дерзила Кэролайн. Позабыв о том, что ей дали хорошее воспитание, она всячески демонстрировала, что она — хозяйка положения. Ну а Крейл, когда не писал, отводил душу тем, что цапался с Анджелой. Вообще-то они очень нежно относились друг к другу, хотя часто бранились и выясняли отношения. Но в этот раз Эмиас был какой-то взбешенный, и его раздражение передавалось всем. Еще в доме была гувернантка. «Фурия с кислой физиономией, — однажды сказал про нее Эмиас. — Люто меня ненавидит. Вечно подожмет губы и сидит, всем своим видом показывая негодование».

Вот тогда-то он и сказал:

— Черт бы побрал всех этих баб! Если мужчина хочет нормально жить и работать, нужно как можно быстрее от них отделаться!

— Напрасно ты женился, — заметил я. — Семейный очаг — не для таких, как ты.

Он ответил, что теперь, мол, поздно об этом говорить. И добавил, что Кэролайн была бы только рада отделаться от него. Вот тогда-то я впервые почувствовал, что в доме творится нечто более серьезное, чем я думал.

— На что это ты намекаешь? — спросил я. — Или отношения с прекрасной Эльзой зашли настолько далеко?

— Прекрасная Эльза… — буквально простонал он. — Какого черта она свалилась на мою голову…

— Послушай, старина, — сказал я, — возьми себя в руки и не связывайся больше ни с какими красотками.

Он посмотрел на меня и засмеялся.

— Тебе легко говорить, — сказал он. — Ну не могу я не связываться, просто не могу. А если бы и мог, они бы сами не оставили меня в покое! — Потом, пожав своими широченными плечами, усмехнулся и добавил: — В конце концов, надеюсь, все вернется на круги своя. Согласись, она удалась, а?

Он имел в виду портрет Эльзы, который писал в то время, и, хотя я плохо разбираюсь в живописи, даже я понимал, что он сотворил нечто особенное.

Когда Эмиас работал, он становился другим человеком. В эти минуты он был по-настоящему счастлив, хотя внешне на нем это никак не отражалось: он рычал, стонал, ругался последними словами, швырял кисти на пол…