Труп в библиотеке. Отравленное перо. Пять поросят. Час зеро

Мисс Партридж появилась у перил, вооруженная длинной шваброй. На лице ее сквозь неизменную почтительность проступало недовольство, дескать: «Ну что там еще?»

— Да, сэр?

— Вас просит к телефону Агнесса Уодл.

— Как вы сказали, сэр?

— Агнесса Уодл, — повторил я громче.

На слух эта фамилия звучала именно так, на самом же деле пишется она «Уоддел».

— Агнесса Уоддел? Что ей понадобилось?

Партридж очень смутилась и, отложив швабру, чуть не бегом понеслась вниз, взволнованно шурша накрахмаленным ситцевым платьем.

Я деликатно удалился в столовую, где Меган с волчьим аппетитом поедала почки и бекон. В отличие от Эме Гриффитс, Меган не сияла «бодрой утренней улыбкой»[78]. Угрюмо отозвавшись на мое приветствие, она молча продолжала есть.

Я развернул утреннюю газету, а минуты через две вошла несколько расстроенная Джоанна.

— Уф! — сказала она. — Устала! И к тому же выдала полное свое невежество относительно сбора урожая. Разве в это время года не бывает зеленого горошка?

— Он поспевает в августе, — сказала Меган.

— В Лондоне горошек бывает в любое время года, — попробовала защищаться Джоанна.

— В консервных банках, дурочка, — сказал я, — А также в рефрижераторах, доставленных судами со всех концов нашей обширной империи.

— Как слоновая кость, обезьяны и павлины? — спросила Джоанна.

— Вот именно.

— Мне бы лучше павлинов, — сказала мечтательно Джоанна.

— А я хотела бы ручную обезьянку, — добавила Меган.

Задумчиво очищая апельсин, Джоанна спросила:

— Интересно, каково это — быть такой, как Эме Гриффитс? Когда тебя просто распирает от избытка здоровья и жажды деятельности? Неужели она никогда не устает и ни над чем не размышляет?

Я заверил ее, что Эме Гриффитс размышлять некогда, и вслед за Меган вышел через стеклянную дверь на веранду.

Набивая свою трубку, я услышал, как в столовую из холла вошла Партридж и замогильным голосом произнесла:

— Можно сказать вам два слова, мисс?

«Бог мой! — встревожился я. — Неужели Партридж хочет попросить расчет? Эмили Бартон нам этого не простит!»

Однако Партридж заботило совсем другое:

— Прошу извинения, мисс, за телефонный звонок. Эта молодая особа должна бы знать, что такие вещи недопустимы. Я никогда не пользуюсь телефоном и моим знакомым тоже звонить не разрешаю. Весьма сожалею о случившемся, да еще мистера Бертона побеспокоили.

— Ничего страшного, Партридж, — успокаивающе сказала Джоанна. — Почему бы вашим друзьям не воспользоваться телефоном, если им нужно с вами переговорить?

Я почувствовал, хотя и не мог видеть, что лицо Партридж еще более посуровело.

— В этом доме такого никогда не бывало. — Очень сухо ответила она. — Мисс Эмили ни в коем случае не разрешила бы. Вот я и говорю, что прошу извинить меня. Конечно, Агнесса Уоддел, та девушка, что позволила себе такую дерзость, была очень расстроена, да и молода еще, откуда ей знать, чего не подобает в доме у джентльмена.

«Один ноль, Джоанна. И не в твою пользу», — подумал я не без злорадства.

— Эта Агнесса, — продолжала Партридж, — работала здесь моей помощницей. Ей тогда было всего шестнадцать, прямо из сиротского приюта. Ни матери, ни дома, ни родни. Вот она и привыкла обо всем со мной советоваться. А я ей объясняла, что к чему.

— Ну и? — сказала Джоанна, ожидая продолжения.

— А потому, мисс, позвольте попросить вас об одной милости. Разрешите Агнессе прийти сегодня на кухню, к чаю.

У нее как раз выходной, а ей, говорит, очень нужно о чем-то со мной потолковать. Если б не это, я бы ни за что вас не побеспокоила.

Джоанна, недоумевая, спросила:

— Но, собственно, почему бы вам не приглашать к себе гостей?

Как рассказала потом Джоанна, Партридж гордо выпрямилась и очень грозным голосом сказала:

— В этом доме, мисс, таких вольностей не заведено. Покойная миссис Бартон никого не пускала на кухню. Кроме как в наш выходной день. Тогда мы могли, чем самим уходить, принимать гостей. А в другие дни ни-ни… И мисс Эмили придерживается тех же порядков.

Джоанна всегда прекрасно ладит со слугами и, как правило, ее любят. Но к Партридж она так и не сумела подобрать ключика.

— Ничего у тебя не получается, милая, — сказал я, когда Партридж удалилась и Джоанна вышла ко мне на веранду. — Партридж не оценила твоего либерализма. Она предпочитает старые викторианские порядки и чтобы в доме у джентльмена все делалось как подобает.

— В первый раз встречаюсь с подобной тиранией! — сказала Джоанна. — Не разрешать слугам встречаться в доме с друзьями! Нет, Джерри, не может же им нравиться, когда с ними обращаются как с рабами.

— Видимо, может, — сказал я. — Во всяком случае, таким, как Партридж.

— Не могу понять, чем я ей не угодила. Я всегда прекрасно ладила с прислугой.

— Она, вероятно, презирает тебя, ведь хозяйка ты так себе. Никогда не проведешь рукой по полке, чтобы проверить, вытерта ли пыль, не заглянешь под ковры, не спросишь, куда делись остатки шоколадного суфле. К тому же ты еще ни разу не заказала пудинг из черствого хлеба.