Царевич Дмитрий. Тайна жизни и смерти последнего Рюриковича. Марина Мнишек: исторический очерк

Пташицкий утверждал, что составитель письма и переписчик – две разные личности, и что Дмитрий лишь переписал готовый текст, составленный для него лицом, опытным в польском языке. А поскольку письмо, без сомнения, переписано Дмитрием, следовательно, он – русский. Куртенэ соглашался, что писавший письмо является великороссом, ранее учившимся писать на церковнославянском языке и впоследствии выучившийся говорить и писать по-польски и, возможно, не чуждый латыни. Но он оспаривал мнение, что письмо переписано Дмитрием, настаивая на том, что если бы он только рабски копировал образец, составленный рукой польского священника, то не наделал бы столько ошибок и графических отклонений. Скорее, считал Куртенэ, письмо было продиктовано Дмитрию с заготовленного черновика, составленного при его участии и пришедшегося не совсем по вкусу иезуитам, что доказывается значительными переделками при переводе текста на латынь.

Таким образом было опровергнуто долго бытовавшее среди многих польских и русских историков мнение о том, что Дмитрий являлся ставленником поляков и иезуитов, самозванцем, подготовленным к своей роли в Польше. Конечно, поляк не сделал бы столько ошибок в польском языке, а воспитанник иезуитов сумел бы собственноручно написать папе на латыни. К тому же, как мы видели, иезуиты появились рядом с Дмитрием лишь на последнем этапе его пребывания в Польше, а инициатива в обращении Дмитрия в католичество принадлежала Мнишку и бернардинам.

Рангони торжествовал победу. Когда Дмитрий выразил желание причаститься в его доме, он с восторгом согласился и написал Клименту VIII, что скоро сообщит ему нечто «утешительное».

Причащение у нунция было назначено на 24 апреля. Накануне состоялась прощальная аудиенция у Сигизмунда в Вавельском дворце. С королем находилось несколько новых особ, и в их числе итальянец Чилли, который оставил записки о последней встрече Дмитрий и Сигизмунда.

Король принял гостя с видом величественным и важным, но приветливо. Опираясь одной рукой на столик, он протянул другую Дмитрию, который поцеловал ее. Царевич снова просил помощи и между прочим сказал:

– Вспомните, Ваше Величество, что вы сами родились узником, но Бог освободил вас вместе с вашими отцом и матерью. Этим самым Господь показал, что Ему угодно, чтобы вы также освободили меня от изгнания и лишения отеческой державы.

Этими словами Дмитрий напомнил Сигизмунду о превратностях его собственной судьбы. Сигизмунд был рожден в тюрьме, где шведский король Эрик держал его родителей, Юхана герцога Финляндского и Екатерину Ягеллонку. Вскоре шведская знать свергла Эрика и возвела на престол отца Сигизмунда, правившего под именем Юхана III. Сигизмунд сделался польским королем, оставаясь наследным принцем в родной стране, но затем потерял шведский престол, перешедший к его дяде, Карлу герцогу Зюдерманландскому, который был оставлен Сигизмундом в Швеции в качестве королевского наместника. Намекнув на схожесть своей судьбы с судьбой польского короля, Дмитрий выразил далее свою готовность после воцарения в Москве помочь Сигизмунду в усмирении мятежника и похитителя трона, как он назвал Карла. В конце речи он вновь подчеркнул связь своего дела с выгодами Речи Посполитой и всего христианского мира: утвердясь в Москве, он удержит разлив магометанского могущества.

Паны слушали его с большим сочувствием: они находили, что Дмитрий говорил с благородством, царственной простотой и глубоким чувством.