Царевич Дмитрий. Тайна жизни и смерти последнего Рюриковича. Марина Мнишек: исторический очерк

Обращение Дмитрия в католичество представляет любопытную психологическую загадку. С одной стороны, трудно сомневаться в том, что многие слова и поступки были сказаны и сделаны им от чистого сердца, без всякой задней мысли. С другой стороны, при ретроспективном освещении его жизни вся эта история представляется не более чем непристойной комедией, разыгранной ради сиюминутных политических выгод. Видимо, тогда, в Кракове, обе стороны – и Дмитрий, и иезуиты – отдавали себе ясный отчет в политической подоплеке отречения от православия. Но не один голый расчет руководил Дмитрием. Будучи горячей, страстной, увлекающейся натурой, он, играя в искренность, невольно заразился ею сам и заразил других. Принимая католичество, он преклонялся перед верой Марины, перед тысячелетним авторитетом воинствующей церкви, влагавшей ему в руки рыцарский меч для крестового похода против турок; он на мгновение увидел себя величайшим церковным реформатором, восстанавливающим согласие в христианском мире. Масштаб его замыслов был именно таким. Он не разыгрывал комедию, как не разыгрывал ее Генрих IV, несколькими годами ранее отрекшийся от протестантизма, чтобы погасить огонь гражданской войны, бушевавший во Франции. Просто Дмитрий решал вечный спор между верой и делами в пользу дел. Кроме того, в той легкости, с какой он отказался от православия, видно типичное поведение москвича XVI–XVII вв. при столкновении с западноевропейской культурой. В качестве сравнения можно привести пример первых 18 русских студентов, дворянских «робят», которых Борис Годунов в начале XVII столетия направил заграницу – во Францию, к немцам в «Любку» (Любек) и в Англию – «для науки разных языков и грамоте». Но тут грянула Смута. Про студентов забыли. Когда, наконец, при Михаиле Федоровиче Романове все успокоилось, в Посольском приказе вспомнили о посланных отроках. Стали искать, наводить справки у заграничных правительств. Концов, однако, в большинстве случаев найти не удалось. Домой вернулся лишь один студент. Другие рассеялись по Европе или отказались покидать еретический (тогдашний эквивалент «загнивающего») Запад. Причем, у одного посланного в Англию оказалась весьма уважительная причина продлить командировку на неопределенный срок: оказалось, за эти годы он не только переменил веру, но и «неведомо по какой прелести в попы попал», т. е. сделался англиканским священником!