А Мнишка папа наставлял: «Сам знаешь, что наше главное желание – привести народ московский, издавна отпадший от римско-католической религии и блуждающий во тьме, в лоно святой церкви. Обрати все помыслы твои, все разумение твое на великое дело славы Божьей, на спасение ближних, чтобы московиты присоединились к римской церкви. Употреби все старание и прилежание, чтобы ревность к вере Дмитрия не только утвердилась, но умножилась и исполнилась, и будет тебе слава перед людьми и вечное спасение у Бога на небеси».
В августе нунций отправил в Москву своего племянника, Александра Рангони. Официально посол имел поручение от лица папы поздравить Дмитрия с восшествием на престол; неофициально – говорить с царем о делах веры. В Москве папского посла приняли отлично и… скорее выпроводили под предлогом того, что его приезд возбудил в народе дурные толки и подозрения. Впрочем, Александр Рангони уехал восхищенный своими дипломатическими способностями и успехами.
15 ноября с ответным визитом к Рангони в Краков поехал секретарь Дмитрия Ян Бучинский. В письме царя, которое он вез с собой, об унии не говорилось ни слова; также в нем не содержалось ни одного намека на готовность выполнить обещания, данные Сигизмунду. Дмитрий писал только о своих делах. Он просил нунция исходатайствовать для него у папы, во-первых, разрешение Марине в день ее коронования причаститься по православному обряду и впоследствии поститься по средам, как принято у православных; и во-вторых, признания папой и польским королем его нового титула непобедимого цесаря (императора), которым Дмитрий желал впредь именоваться. Последняя просьба была вызвана трениями, возникшими между ним и Сигизмундом. Польский король в официальных документах именовал Дмитрия великим князем всея Руси, желая этим подчеркнуть его вассальное по отношению к нему положение. Принятие Дмитрием императорского титула, наоборот, давало ему преимущества перед королем. Чтобы обосновать свое требование, царь прибегал к довольно замысловатым доводам. Он исходил из двух принципов: выше него только Бог; сам московский государь – воплощенный закон и, следовательно, может присваивать себе любые титулы. Дмитрий приводил множество примеров свободного выбора титулов государями из истории Ассирии, Персии, Рима и делал замечание, что величие царского сана само оправдывает любые притязания. Московское государство так же обширно, как Ассирия и Персия, столь же могущественно, как Рим. Можно ли отказать ее главе в именовании, даваемом татарским ханам? Мимоходом попрекнув польских королей за то, что они выпрашивают венец, даруемый свыше, у людей, он надменно заключил: «Получив милостью самого Бога императорское достоинство, разве не будем мы владеть тем, на что имеем полное право?»
Рангони было трудно отрешиться от классического представления об императоре, как прирожденном покровителе церкви, получающем свой венец из рук папы. Он мог только пообещать Бучинскому известить папу о просьбах Дмитрия.
Между тем царь, хорошо понимая некомпетентность нунция в обоих вопросах, решил обратиться непосредственно к папе. В одну из декабрьских ночей в Кремль был тайно вызван о. Лавицкий, уже около полугода не получавший у царя аудиенций. Войдя в царские палаты, иезуит почувствовал возвращение старого доброго времени, когда Дмитрий в Путивле вел с ним задушевные беседы о вере. Царь бросился ему на шею и в порыве дружеского участия сравнил эту минуту с счастливыми мгновениями своей коронации и встречи с матерью; принимая благословение патера, он склонился до земли, как некогда, перед сражениями. Затем царь заговорил о посольстве в Рим, настаивая на том, чтобы именно Лавицкий вручил его грамоту папе. Иезуит ответил согласием.
В начале января 1605 года Лавицкий выехал из Москвы. Он вез с собой посольскую инструкцию и письмо с подписью: Demetrius Imperator. Царское послание содержало множество политических соображений и предложений: план войны с Турцией и союза с Польшей; обращение к святому отцу по поводу злостного нежелания Сигизмунда признавать императорский титул Дмитрия; извещение о намерении царя отправить послов к германскому императору и т. д., – в нем не было лишь того, что особенно желал найти Павел – особенного расположения царя к католичеству и мер по скорейшему обращению московитов. «Возложа надежду на Божью помощь и покровительство, – писал Дмитрий, – мы намерены проводить жизнь не в праздности и не в бездействии, стараться о святой церкви и христианстве, и обратить оружие наше вместе с силами императора римского на врагов Св. Креста; а так как для всего христианства имеются естественные причины к этой войне, то мы, приступая к ней, с полнотою души уповаем, что Бог даст намерению нашему свое благословение, ибо оно будет полезно всем прочим христианам; поэтому мы надеемся, что Ваше Святейшество одобрите его, и просим убедительно Ваше Святейшество, по вашему значению у императора римского, убедить его величество не заключать с турками мира, но войти в общий с нами совет о продолжении войны против них».