Царевич Дмитрий. Тайна жизни и смерти последнего Рюриковича. Марина Мнишек: исторический очерк

Король, сев в кресло, подал знак начать церемонию. Воевода Серадзский Александр Конецпольский и кастелян Гнезненский Пржиемский ввели в залу Власьева, представлявшего жениха. Шедшие вслед за ними двое русских дворян разостлали перед алтарем шелковый ковер, на котором должны были стоять обручаемые. Власьев поклонился королю, но Сигизмунд в ответ не привстал и даже не приподнял шапку, показывая этим, что считает свое королевское достоинство выше достоинства великого князя московского; стоявший рядом с отцом королевич Владислав, напротив, снял свой головной убор.

После того, как посол встал на свое место перед алтарем, воевода Ленчицкий Липский и кастелян Малогосский Олесницкий ввели в залу Марину. Раздался общий вздох восхищения. Дочь Мнишка выглядела великолепно в своем белом платье, расшитом сапфирами и жемчугом; на ее голове красовалась алмазная корона, с которой по пышным волосам спускались жемчужные и бриллиантовые нитки.

Церемония открылась подобающими случаю речами. Первым говорил Власьев. Он коротко приветствовал короля, сенаторов и прочих сановников, объявил цель своего приезда и в заключение попросил благословения у отца невесты. От имени Мнишка послу отвечал сенатор Станислав Минский – велеречиво, длинно и отменно скучно. Зато всех удивил своим неожиданным красноречием канцлер Лев Сапега, говоривший от имени короля. Он видел в браке Дмитрия и Марины символ единения двух братских народов и приносил за него благодарность Провидению. Жених и невеста удостоились от него самых напыщенных похвал: Марина стала идеалом добродетели, красоты и ума, а Дмитрий вдруг сделался лучшим из князей, образцом государя. Он указал им обоим на их высокое предназначение и ни на минуту не усомнился, что они выполнят его. В конце речи канцлер отдал дань патриотизму:

– Как бы не велика была честь носить корону, польская женщина вполне достойна ее: сколько государынь Польша дала уже Европе!

В общем, слушая Сапегу, было трудно решить, в кого он превратился – в оптимиста или лицемера.

Канцлеру отвечал Липский, свидетель со стороны жениха. Он, не жалея слов, расхвалил Дмитрия:

– Невозможно достойно прославить признательность и благоразумие царя, который, раз принявши намерение, в воспоминание о радушии, оказанном ему воеводой сандомирским, и почетном приеме при дворе его величества короля, теперь вступает в супружество с дочерью пана воеводы.

От лица церкви молодых поздравлял кардинал Мацеиовский. Нарисовав картину бедственного состояния Московского государства, лишенного законного наследника, он прославил милосердие Господа, даровавшего москвитянам прирожденного государя. Затем он распространился о теологии брака и в заключение сказал Власьеву:

– Признательный за благодеяния, оказанные ему в Польше королем и нацией, царь Дмитрий обратился к его милости королю со своими честными желаниями и намерениями, и чрез тебя, посла своего, просит руки вольной шляхтенки, дочери сенатора знатного происхождения. Царь желает этим показать благодарность и расположение к польской нации. В нашем королевстве люди вольные; не новость панам, князьям, а равно и королям искать себе жен в домах вольных шляхетских. Теперь такое благословение осенило Дмитрия, великого князя всея Руси и вас, подданных его царского величества, что он заключает союз с королем, государем нашим, и дружбу с королевством нашим и вольными чинами.

Закончив речь, кардинал запел Veni Creator («Гряди, Создатель»). Все подхватили гимн и опустились на колени; остались стоять только Власьев и королева Анна, лютеранка. Затем Мацеиовский прочитал Марине псалом: «Слыши, дщерь, и виждь, и преклони ухо твое и забудь дом отца твоего». По окончании чтения он произнес напутствие жениху и невесте, сравнив Власьева с Авраамом, который послал раба в чужую землю за невестой своего сына Исаака – Ревеккой.

Не обошлось и без курьезов. Когда кардинал спросил Власьева, не обещался ли царь прежде кому-нибудь, посол ответил:

– А я почем знаю! Он мне этого не говорил…

Поляки не могли сдержать улыбок. Мацеиовский объяснил Власьеву, что это обрядовый вопрос, на который следует дать определенный ответ. Посол простодушно заметил:

– Когда б кому обещал, так бы меня сюда не слал!

Но, рассмешив поляков, Власьев тут же и удивил их своим превосходным знанием латыни. Когда, следуя обряду, кардинал обратился к нему: «Говори за мной!» – и начал читать латинский текст, посол легко и без ошибок повторил за ним прочитанное.

Не менее удивительным показалось поляком то почтение, с каким Власьев относился к особе царя и к Марине. При обмене обручальными кольцами посол достал из шкатулки перстень с алмазом величиной с вишню и передал его кардиналу, который надел его на палец Марины; однако он категорически отказался надеть себе на палец перстень, предназначавшийся для царя, и даже не осмелился коснуться его рукой, а, взяв его через платок, осторожно положил в шкатулку. Точно так же он не посмел дотронуться до Марины, когда по обряду им должны были связать руки, и обмотал свою руку платком.