Царь промыслительно предуготован Церкви, и уже
Церковь незамедлительно прославляла царей, обеспечивающих торжество истины над ложью. Но даже если Византийский император не имел побед на догматических ристаниях, ему вменялась в достоинство защита Империи и Церкви от внешних врагов. Эта мысль совершенно отчетливо звучит в деяниях VII Вселенского Собора, когда его отцы обсуждали императоров-иконоборцев, которых никто даже и не думал винить в гонении иконопочитателей. Вся ответственность была возложена на епископов-иконоборцев, которые, по мнению, отцов Собора, просто обманули императоров
Нисколько не затрагивая вопрос об ересиарстве Константина V (а основания на то, конечно же, были), отцы отметили другие замечательные достоинства этого императора, вновь перекладывая всю вину на епископат. «Им следовало бы скорее высказывать подвиги их мужества, победы над врагами, подчинение им варваров, что многие изображали на картинках и на стенах, возбуждая тем самым любовь к ним; точно так же – защищение ими покорных им, их советы, трофеи, гражданские постановления и сооружение ими городов. Вот похвалы, которые делают честь императорам! Они возбуждают хорошее расположение духа и во всех подчиненных им. Но еретики, имея языки наостренные и дыша гневом и стремлением к обличениям, хотят в темном месте подстрелить имеющих правое сердце и потому говорят так»[493]
.Эта история повторилась многократно. Например, император
Так обстояли дела не только на Востоке, в Византии, но и на Западе. Конечно же, при всей внешней схожести практики двух «симфоний» – западной и восточной, при всем том, что изначально Германские императоры и другие владыки христианских держав во многом копировали византийские образцы, мотивы, которыми руководствовались и те и другие, серьезно различались. За спиной Византийских императоров был многовековой опыт римской государственности с особым участием верховной власти в делах общественного культа. Первоначально в сознании западных владык доминировали идеи личного права, приведшие к формированию института «частной церкви»,
Так, в произведениях английских богословов IV в. возникла и была обоснована другая, еще более категоричная максима: «