Царство и священство

Но, вероятно, еще легче штраф как способ искупления вины за совершение наказуемого Церковью поступка закрепился в Британии и благочестивой Ирландии. Там национальные традиции, вследствие чрезвычайной удаленности понтификов и невозможности для них контролировать церковный быт островитян, быстро взяли верх над континентальными практиками. И если Италия еще как-то сопротивлялась денежным заменам покаянию, то в британских церковных общинах они прижились «намертво». Уже в V столетии Собор в Ирландии под руководством св. Патрика (память 30 марта) принял соответствующие правила. А впоследствии им следовали св. Феодор Кентерберийский (память 19 сентября), св. Беда Достопочтенный (память 27 мая), причисленный к лику Учителей Церкви, и король Уэссекса Эгберт (802–839)[917]. Как известно, впоследствии эта идея разовьется в целое учение об индульгенциях

как закономерном следствии «нормированного воздаяния».

Нельзя сказать, будто Востоку учение об удовлетворении было совершенно чуждо. Идея св. Василия Великого о наказании как способе очищения совести грешника допускала разные формы покаяния, в том числе и денежные выплаты. Но в Византии идея удовлетворения развилась главным образом в форме тайного покаяния, а также практике духовников назначать сокращенные сроки покаянных молитв, количество поклонов, дней и часов покаянного поста[918].

Зато в России карательная функция наказания и удовлетворение Богу через выплату денежного штрафа быстро получили признание. Это было обусловлено тем, что в обычаях нашего Отечества того времени штраф являлся универсальным средством заглаживания вины. «В древнем праве денежные наказания имели такое же значение, какое позже приобретают другие способы наказывать»[919]. Кроме того, нельзя сбрасывать со счетов материальные потребности зарождающейся Русской церкви, которые князья желали удовлетворить таким простым способом. И уже в «Уставе» святого равноапостольного князя Владимира

(978–1015) было установлено, что Церковь получает десятину не только с княжеского дохода, но даже от суда[920].

Впрочем, и в остальных случаях Церковь неизменно получала свою денежную пеню. Например, по «Правде» св. Ярослава Мудрого (1016–1054) в случае двоеженства виновный мужчина обязывался жить со «старой» женой, «новую» отправляли в монастырь, и с виновника еще требовали уплаты 40 гривен митрополиту. Еще большее денежное наказание ждало братьев, сожительствовавших с одной женщиной – штраф составлял уже 100 гривен[921]

. Может показаться, что в этих примерах речь шла не о церковных, а о государственных наказаниях. Однако в то время, в отличие от Византии и Западной Европы, в России вообще не было ни одного законодательного памятника, который бы знал четкое разделение между властью княжеской и первосвятительской[922].

И поэтому хотя наши «Уставы» и «Правды» содержат некоторый перечень церковных преступлений, но он очень невелик и повторяет отдельные нормы Трулльского Собора, хотя уже со своими санкциями. Так, св. Ярослав Мудрый устанавливал наказание 12 гривен в пользу митрополита и смертную казнь (!) от князя за бритье головы и бороды. Упоминаются еще церковная татьба, ведовство, волхвование, чародейство, богохульство и т. п.[923]

Эта практика «денежного прощения» нашла свое богословское обоснование в целом ряде наших отечественных памятников церковного права, в том числе в ответах на вопросы Новгородского епископа св. Нифонта (память 8 апреля), Кирика (в его «Вопрошаниях»), а также в «Церковном правиле» Киевского митрополита Иоанна (XI в.)[924]

.

Что же касается иных санкций, то впоследствии денежные штрафы были почти безальтернативно вытеснены телесными и иными тяжкими наказаниями, которые никоим образом невозможно отнести к «врачующим». Так, в «Соборном уложении» царя Алексея Михайловича (1645–1676) прямо установлено, что иноверцы и еретики, возводящие хулу на Господа, подлежат сожжению (§ 1 главы 1), убийство в храме также наказывалось смертью (§ 3 главы 1), безчинник, сотворивший разор в храме, подлежал битью батогами (§ 6 главы 1), а того, кто во время Литургии дерзнет бить челом царю или патриарху, нарушая церковное богослужение, следовало предавать тюремному заключению[925].

Примечательно (и это, разумеется, не самая светлая страница в истории Русской церкви), что само священноначалие широко применяло телесные наказания, и они нередко бывали очень жестоки. Коломенский архиепископ Иосиф обычно наказывал своих клириков плетьми и держал на цепи, раздев предварительно донага; конечно, это был далеко не единичный случай. Даже в середине XVIII столетия обнаженных монахов били перед мирянами, и лишь указанием Московского митрополита Платона (Левшина) – (1775–1811) эта практика была прекращена[926].