Царство и священство

Поэтому вполне обоснованно предположение, что канонические санкции в массе своей рождались без всякой аналогии с римским правом из обычной церковной практики. Поскольку «свободное» каноническое творчество, не имеющее перед глазами каких-либо опытов, едва ли могло иметь место во времена господства римско-правовых воззрений, можно смело предположить, что в своих правилах Святые Отцы и Соборы руководствовались в первую очередь конкретными примерами, возникшими задолго до них. Где как раз довлели иные цели наказания, чем те, которые формулировало для себя римское право. А именно духовное исцеление правонарушителя, возврат его в лоно Церкви

[937]. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Это логично следует из того факта, что наказания, которые суд мог налагать на виновных лиц, в ту древнюю эпоху не воспринимались современниками в строгом юридическом смысле. Во-первых, Церковь в то время была еще гонимой и нелегитимной, а потому ее акты никак не могли быть названы правовыми. Поэтому она вынужденно практиковала собственную систему наказаний, заметно отличающуюся от государственного закона, имея широкое поле для творчества. А, во-вторых, нравы римского общества тех столетий не позволяют предположить резкой смены поведения даже для неофитов, уже приобретших ко дню своего прихода в Церковь устойчивые греховные привычки. Слабо верится, будто отлучения длиной в десятилетия

могли иметь широкое применение даже в период расцвета столь ригористических обществ, как монтанисты, не говоря уже о более поздних временах.

Скорее всего, указывая эти непомерные для современного сознания санкции, Отцы и Соборы хотели подчеркнуть тяжесть содеянного христианином греха, который Церковь надеется простить. В этом методе аллегорического описания, взятом из Священного Писания, нет ничего необычного. Он вообще был чрезвычайно распространен в древности. Например, как указывают известные богословы, 1000-летнее Царство Христово, о котором говорится в «Апокалипсисе» Иоанна Богослова (Откр. 20: 1–10), есть не точная хронологическая величина, а всего лишь свидетельство некоторой полноты и законченности конкретной эпохи[938].

Но и при этом объяснении сохраняют свою актуальность главные вопросы: почему каноническое право допускает такую практику, и

как она формируется. Как ни странно, ответы на них довольно очевидны. Выше уже указывалось, что, в отличие от римского государственного права, при всех веяниях времени и влияниях национальных и исторических традиций, Церковь всегда выносит на первый план врачевание болезненных состояний души грешников. А потому, в своем 27-м правиле о прелюбодеях, человекоубийцах, чародеях и прочих грешниках, совершивших тяжкие преступления, св. Иоанн Постник, в частности, говорит, что грешники должны претерпевать большее или меньшее наказание в зависимости от того, усердно ли они расположены к покаянию или нет.

И по 2-му правилу св. Василия Великого врачевание преступника также следует оценивать не временем, а образом покаяния

. Как мы имеем возможность убедиться на данных примерах, этот критерий является наиглавнейшим при определении церковного наказания, что напрямую вытекает из христианского вероучения.

V

Грешники не потому не могут находиться в лоне Церкви, будто Бог суров и не желает их нахождения там, а потому, что они сами отрешили себя от Тела Христова, от общества верующих христиан. Душа человека, пораженная грехом, не способна воспринять ту благодать, которая обильно изливается при богослужении, и в первую очередь при совершении Евхаристии, на всех молящихся. Само его присутствие вместе с праведниками на этом таинстве выглядит несправедливо, поскольку «святая святых» в таком случае легко превращается в «бисер перед свиньями». Запятнанная грешником святыня перестает быть благодатной для него самого, а его участие в греховном состоянии в таинстве есть вовлечение в еще бо́льший грех, поскольку ведет к растлению души. Святые Дары, принимаемые без должного благоговения и духовной подготовки, без поста и молитвы, приносят не пользу человеку (сопричастие с Христом), а вред, духовную смерть, о чем совершенно недвусмысленно говорится в молитвах к Святому Причащению (например, кондак, глас 2).

Поэтому св. Иоанн Златоуст (память 26 ноября) и говорит: «Покажите мне грешника, и я скорее умру, чем допущу, чтобы он переступил порог храма, пока упорствует в своем поведении». И в другом месте святитель продолжает свою мысль: «Если ты знаешь о ком-либо из собравшихся вместе с тобой, что он виновен в непотребстве, и видишь его приступающим к Святым Тайнам, то скажи об этом раздаятелю их. Такой недостоин таинства, удержи его нечестивые руки»[939].