Царство и священство

Примиряя кажущееся разногласие, известный канонист писал: «При наложении церковных наказаний особенно же при назначении отлучения от Святых Тайн, следует поступать осмотрительно, дабы ни кающегося не обременять и не привесть в отчаяние, ни в ожесточенном не произвесть неуважения к Святым Тайнам и равнодушия к содеянному преступлению, ни в имеющих холодность к Закону не умножать оной, а тем более сделать послабление расколу. К уврачеванию достаточным считать не время, но произволение кающегося, а потому сам себя возбудивший к покаянию подлежит епитимии снисходительнейшей, а обличенный – к продолжительнейшей»[944].

Каким же образом в канонической практике смогли ужиться столь внешне противоречивые и даже противополагающие себя друг другу принципы? С духовной точки зрения, эта проблема решается тем, что Церковь в первую очередь – союз любви. Ведомые Духом Святым, ее пастыри и архипастыри решают, какими способами лицо может быть возвращено к Богу,

что нужно сделать, чтобы трости надломленной не преломить (Мф. 11: 7).

А с точки зрения правовой единственным способом решения формального противоречия становится канонический прецедент. Свод канонических правил Кафолической Церкви не представляет собой совокупности норм, изобретенных на будущее и на «всякий случай». Каноническое право все сплошь прецедентно, возникло «по поводу» и для разрешения конкретных ситуаций.

Например, иерархия церковных кафедр и их прерогативы, как они сложились на конкретный момент времени, были выведены на основании содержания сразу нескольких правил: 6-го канона I Вселенского Собора, 2-го и 3-го правил II Вселенского Собора, эдикта императора Грациана

(367–383) от 375 г., законам императора Валентиниана III (423–455) от 445 г., 9, 17 и 28-го правил Халкидонского Собора, 130-й новеллы императора св. Юстиниана Великого, 36-го правила Трулльского Собора, 1-го правила Собора «В Храме Святой Софии» 879–880 гг. и других. И едва ли можно найти церковные каноны, которые бы имели своим источником один-единственный закон или соборное постановление. Как правило, все они имеют многочисленные источники.

Прецедентный характер канонического права хорошо иллюстрируют акты, построенные вроде бы по классическому принципу диспозитивной нормы, но не устанавливающие конкретной санкции. Согласно 4-й и 6-й новеллам св. Юстиниана Великого, избираться в пресвитеры и диаконы могли только лица с безупречной репутацией, происходящие, как правило, из политической элиты или военного сословия. Кандидаты на эти высокие должности должны иметь 31 и 25 лет от роду соответственно и так же, как и епископы, пресвитеры и диаконы, становились после рукоположения свободными, даже если являлись прежде рабами[945]. Эти каноны не устанавливают санкции, хотя и очевидно, каковой она может быть в случае несоблюдения императорского закона.

Присутствуют совсем удивительные каноны, которые не устанавливают конкретной санкции, но лишь допускают

ее. Таков, в частности, 22-й канон IV Вселенского Собора, согласно которому клирики, расхищающие вещи своего покойного архиерея, подвергаются опасности быть низложенными со своей степени.

13-е правило IV Вселенского (Халкидонского) Собора запрещает клирикам служить в чужих городах без представительной грамоты своего епископа. 21-е правило того же Собора категорически запрещает принимать донос от клириков или мирян на своего епископа без исследования общественного мнения. А 75-е правило Трулльского собора не дозволяет нарушать благочестие церковного пения неопытными и несуразными воплями и криками. 11-е правило VII Вселенского Собора требует иметь в каждой митрополии и монастыре иконома. Но, как и указанные выше каноны, оно ничего не говорит о санкциях к нерадеющим архиереям и игуменам. Сходное правило содержится в 3-й новелле императора св. Юстиниана Великого. Надо полагать, решение вопроса о последствиях правонарушения целиком и полностью отдан на усмотрение церковного суда.