Царство красоты

— Мне тебя жалко, но я знаю, что ты выживешь — никуда не денешься. И сколько дней отпущено тебе Создателем, никто не знает, потому что конец ещё слишком далеко за горизонтом! — улыбается.

Затем лицо в момент снова становится серьёзным:

— У них всё было иначе. Не было вариантов, запасных планов, дополнительных шансов. Не было ничего, кроме бесконечности одного на двоих чувства и желания моей матери задержать любимого человека здесь, на Земле. Сам-то он ведь не хотел жить.

— Почему?

— Устал. От жизни. Так он сказал мне, но… я думаю, что это слишком простой ответ, чтобы объяснить причины такого решения. До самого конца я никогда его не пойму, это может сделать только один человек — моя мать.

Мне вдруг становится очевидной беспросветная глупость собственных надежд, что у моей матери могли бы быть какие-то там шансы. Она не надеялась, нет. Я надеялся! Я мечтал о том, что, увидев меня, он рванет в Париж заглаживать свою вину и… у них как-нибудь закрутится.

До чего же наивны мы в детстве, не имея даже понятия о том, что может связывать двух взрослых людей, как сильны могут быть эти связи, и что за ними стоит. Эти двое, отец и Валерия, не просто так вместе. Они не из тех, кто, однажды встретившись, решили, что неплохо будут смотреться рядом. Нет! Не тот случай. И услышав от Софьи то, с каким надрывом они пережили один из самых сложных моментов в своей жизни, я понимаю, что Валерия для отца не просто женщина, которую он любит и считает своей, нет. Она… намного больше, чем только это. Бесконечный секс между ними — это игра, картинка, которую видят другие, но то, что скрыто за ней, мало, кто сможет до конца понять. Даже внутри семьи, самые близкие для них люди не понимают той силы, которой они связаны.

И как же, должно быть, смешно я выглядел, целуя Валерию и ожидая, что она падёт под натиском моих чар и… и тупо молодого тела.

Я всё больше и больше открываю для себя отца, узнавая его реального, из плоти и крови, а не считывая глянцевые образы с обложек кричащих журналов. Они не знают его настоящего, потому что он не хочет. Потому что закрытый мир для него идеален, лучше открытого даже в том случае, если он болен и его пожирает рак.

Вот и сейчас первое, что отец сделал — уединился. Скрылся от всех, даже от детей, даже любимая дочь Соня ему не нужна в тот момент, когда ему плохо. В его самом главном, важном, целительном мире есть только ОН и ОНА, его Валерия.

— Поешь что-нибудь, — прошу её.

— Да, нужно. У тебя есть замороженная пицца?

Есть ли в этой квартире еда? Не знаю.

— Давай посмотрим вместе?

— Ты в своём репертуаре. Отца на тебя нет — он перевоспитывает всех, кто попадается под руку с травмированной культурой питания!!!

— В чём суть перевоспитания?

— Только полезная, домашняя, желательно свежеприготовленная еда. Ты же видел, они сами готовят, хотя необходимости как бы и нет.

— Да, видел.

Мы находим на кухне продукты, из которых можно готовить, но их немного и выбор наш не так велик. Софи делает бутерброды.

— Ешь! — приказывает.

— Не хочу.

— Нужно.

— Смысл? Всё одно: всё выйдет обратно.

— Может и не выйдет, ешь давай!

— Не могу. Не обижайся, но буквально воротит… Особенно от запаха. Но и от вида тоже.

— Вот спасибо тебе! Я, конечно, не шеф, но есть можно. Я же ем! — таращится на меня возмущённо.

Отворачиваюсь со вздохом: обижать её не хочу, но в мое горемычное тело сейчас не войдёт этот хлеб, сыр и что там ещё она натолкала.

— А чего бы тебе хотелось?

— В смысле?

— Ну, вот меня, когда токсикоз мучил, также от всего воротило, но! Были исключения. Однажды до слёз захотелось печёных баклажанов с синим луком, но только таких, как тётя Кира делает! И чтобы лук — Крымский. И что ты думаешь?! Отец летал, привёз! Контрабандист! — смеётся. — Представляешь, в самолёте пёр, таможню проходил, всё как положено! Смешной… Я его не отправляла — сам вызвался.

Она смеётся, а я вдруг понимаю, что работа отцом и мужем предполагает куда как больше вложений, нежели профессия. Уму не постижимо, чтобы мой и её отец, человек, время которого стоит миллионы, летал в другую страну за какими-то печёными овощами… А между тем, он делал мою работу — я должен был ухаживать за ней в тот период, рядом быть, поддерживать, переживать тяготы вот так же, как она сейчас рядом со мной…

Внезапно осознаю, что сейчас, в эти самые мгновения мы с Софи пишем свою собственную историю, рисуем свой сюжет… один на двоих. И какими будут кульминация и конец — только от нас и зависит.

От этих мыслей нечаянно улыбаюсь.

— Чего лыбишься?

— Понял, чего хочу.

— Из еды?

Из еды, как же…

— Блинов с вишнями, таких, как твоя мама печёт.

Лицо Софи тут же сияет:

— Следовало ожидать! И почему я даже не удивлена?! — смеётся.

Поднимается, направляется в холл, сметает с декоративного столика ключи от машины.

— Бросаешь меня? — не стану скрывать, испугался.

— Тут неподалёку «Волмарт» есть. Сгоняю за молоком — без него мамины блины не получатся. А ты пока нормальную сковородку найди тут, чтоб к ней точно ничего не прилипало. А то я не очень хорошая повариха!

Мои губы растягивает улыбка: неужели станет готовить для меня?