Царство красоты

— О Боже мой, какой ты кроха ещё, Амаэль… И ведь не верится сейчас, что вымахаешь однажды в громилу, как твой отец или братец! И девчонок мучить будешь!

— Он не будет! — уверенно заявляет отец.

— Откуда такая уверенность?! — смеётся Валерия.

— У него судьба особенная, — вылетает из моего рта.

Боже, зачем я сказал это? Зачем?

Я чувствую взгляд — это отец. Он прожигает меня своими глазами буквально насквозь… И я не знаю, куда мне деться, куда спрятаться, только бы никто не стал задавать вопросов, потому что ни на один из них я не отвечу.

Но семье не до меня, кроме отца никто и не заметил странной фразы, произнесённой Эштоном.

Софи легонько тянет за кончик голубой шапочки, и все мы видим тёмноволосую головку малыша. Волосы длинные и совсем прямые.

— Ты тоже на папу похож? — спрашивает у него Софи, приглаживая длинную чёлку на бок. — Красавцем будешь на девчачью погибель…

Софи не просто улыбается, она тонет в женском счастье. Я никогда ещё не видел её настолько тёплой, мягкой, радостной. И мне вспомнился наш нерождённый ребёнок. Она бы вот так же точно держала его на руках и любила бы больше жизни. Нет более совершенной в мире картины, чем мать и дитя в её руках. И Софи купает Амаэля в своей любви именно как мать, отдавая ему то, что осталось в её судьбе нерастраченным.

Она прекрасна в эти мгновения, неповторима. Вся семья любуется ребёнком, и только мои глаза не могут оторваться от Софьи…

Именно в этот момент я, наконец, понимаю, что происходит. Смотрю и вижу в каждой черте её неповторимо мягкого лица, густых каштановых волосах, уложенных в задорное беспорядочное каре, свою женщину. Она была ею с самого начала, и я, наверное, знал об этом. Знал с самого первого дня, что она — тот человек, который должен подарить мне детей из моих снов.

И никогда так ясно и честно, как в тот солнечный, пропитанный душевным теплом семейности день, я не признавался сам себе в своих чувствах.

Я люблю тебя, Софи…

Люблю…

Оказывается, я люблю тебя…

Теперь я точно знаю, что это, и никогда и ни с чем не спутаю…

— У него такие длинные волосы! — восторгается Аннабель.

— Новорожденный с такими длинными волосами — это редкость! — сообщает пышногрудая медсестра, сражая присутствующих своей стоваттной улыбкой.

— В нашей семье это совсем не редкость! — возражает ей отец, смеясь.

— Да! У меня в младенчестве уже была шевелюра! Мама бантики вязала! — гордо сообщает Лурдес.

— И у меня! — отзывается Софи.

— И у меня! — басит Алексей.

И у меня… но я молчу.

— А у меня волос не было почти до года! Что? Мне одной не повезло? — надувает губы Аннабель.

Повезло… Ещё как повезло.

Отец бросает на неё один единственный короткий взгляд, в котором я вижу то, о чём подозревал уже давно: в Аннабель нет отцовских генов. Любой, имеющий глаза человек, задастся вопросом: каким образом кареглазый брюнет и рыжая зеленоглазая Нимфа смогли произвести на свет белокурое дитя с небесными радужками? Как у смуглых родителей могла получиться настолько белокожая дочь? Аннабель не просто блондинка, её волосы настолько светлые — словно белые, как у ангела. Абби выглядит скандинавкой, но никак не потомком испанских кровей.

И отец об этом давно знает. Но для него не важно наличие крови — он принимает всех детей, кто желает видеть в нём отца, всех считает своими, обо всех заботится. Всех любит… Но сердце его отдано в руки только двоих — жены и дочери Софи.

Я больше не ревную, нет в этом смысла. Нет в этом ни рациональности, ни пользы. Ведь нельзя приказать чувствам быть или не быть… Они нам неподвластны.

Софи подходит ко мне, малыш в её руках спит, не обращая внимания на суетливые восторги окружающих.

— Возьми его, — просит. — Ты должен его подержать, вы ведь братья.

И спустя время добавляет:

— Настоящие!

Она смотрит в мои глаза своими синими, и я чувствую, что тону… Меня затягивает в воронку незнакомых доселе чувств, я готов взорваться как новогодний фейерверк тысячами цветных огней, но Софи, воспринимает мою заторможенность иначе:

— Не бойся! — шепчет. — Правую ладонь под головку, вот так… Теперь на сгиб руки… ага! Видишь, ничего сложного!

Софи довольна.

А я… я в необъяснимом желе. Такого состояния души со мной ещё не приключалось — слишком много эмоций, слишком много чувств, так много, что я не знаю, куда их девать, они все скопились у двери моего сознания, столпились и не дают друг другу пройти… Отчего мне кажется, я плавлюсь, растекаюсь сладким сиропом, рассеиваюсь по этой милой комнате волшебством…

— Правда, он классный? — уже пищит у меня под ухом Аннабель.

— Правда, — отвечаю, и поражаюсь сам тому, как тяжело было произнести это слово — эмоции затопили.

Стыдно, что так расчувствовался, но отец был прав — момент грандиозный. Только-только появившийся на свет ребёнок в твоих руках способен сделать то, что неподвластно тебе самому: отшвырнуть в сторону всё пустяковое и оставить главное — любовь.