Царство красоты

Лера больше не плачет, вытирает щёки, но отцу уже не до гостей, он поднимает её на руки и несёт наверх, они всё также переговариваются, но мне уже не слышно, о чём.

Мне стыдно за выходку матери до такой степени, что я не знаю, как теперь возвращаться и смотреть в глаза Софье и остальным.

Набираюсь смелости и делаю это, и вновь Святое семейство меня удивляет — все заняты беседами, как и до этого, словно ничего и не происходило. И только на моей матери лица нет. Такой подавленной, как сейчас, я видел её лишь однажды — после второй неудачной операции на моём бедре. Увидев меня, она подходит со словами:

— Давай уедем?

Из меня прёт: «Я же просил тебя! Предупреждал!», но молчу, не желая ранить её больше, чем она сама себя только что изранила.

— Я попрощаюсь с отцом, и поедем.

Но мне не столько важно сказать ему «Пока», сколько «Прости». Чувствую свою неотъемлемую причастность к произошедшему, ведь если бы не я — моя мать никогда не появилась бы в этом доме. И как же я теперь понимаю все до единого его отказы на мои просьбы привезти её… А как ненавидел его тогда, каким бездушным и чёрствым считал. А он оказался умнее всех и своей Валерии в том числе. Это ведь с её лёгкой руки моя мать оказалась внезапно вхожей в семью, а решения своей жены мой отец не обсуждает. Та же самая ладонь привела и меня в этот дом когда-то…

Глава 23. Будь со мной

Я поднимаюсь наверх, дверь в их спальню чуть приоткрыта, заглядываю и вижу их в тусклом свете кроватной подсветки. Все трое на огромной кровати: Валерия, очевидно, кормит Амаэля, придерживая его спинку, отец обнимает обоих, лёжа рядом. Они целуются, он гладит её бедро бесконечное количество раз успокаивающим жестом, и так же без устали повторяет:

— Я люблю тебя… Люблю, люблю, люблю… Ты самая красивая, нежная, мудрая… Самая желанная, самая восхитительная в мире женщина… Ты — моя единственная, всегда была и всегда будешь… Я люблю тебя…

Мне нужно выйти, я знаю, но застыл в оцепенении, не могу сдвинуться с места, наблюдая эту интимную, но потрясающую по своей глубине картину… Три самых важных друг для друга человека: любящая пара и их младенец… Ничто во всём мире не имеет для них большего значения, чем желание быть вместе, стремление купать друг друга в своей любви.

Я знаю, что не имею права видеть всё это, что не для моих глаз эта комната и этот чужой маленький, но такой счастливый и уютный мир, но в эту секунду понимаю, что учусь…

Учусь у НЕГО любить, быть мужем, быть отцом, защищать и оберегать. А защита — это не только кулаки и деньги, на которые можно купить лучшую в мире охрану. Иногда, как сейчас, лучшая защита — это сказанные вовремя слова, сделанные признания, совершённые поступки.

Он сделал больно моей матери, но… как я понял, быть хорошим для всех не всегда получается, и в жизни важно верно расставить приоритеты. Отец свои уже расставил давно, и именно поэтому его семья — эталон для меня. И я хочу такую же.

Выхожу, тихонько прикрыв дверь, чтобы никто не посмел нарушить их мир своим вторжением…

Вся эта сцена всколыхнула во мне бурю эмоций, настолько сильную, что свои собственные желания рванули наружу.

Нахожу Софью. Она зажата в объятиях Антона, но центр её внимания не он, а Лурдес.

— Софи, можно поговорить с тобой?

Уточняю:

— Наедине.

— Незачем и не о чем вам общаться наедине! — резко отказывает мне Антон.

— Я не тебя спросил, и это дело касается… только нас.

— Если хочешь Соню, придётся иметь дело со мной, — русские всегда излишне прямолинейны.

Хотя о чём это я? Сам ведь на четверть русский! Вовремя вспомнил:

— Думаешь, испугаюсь?! — бросаю вызов. — Давай выйдем, проверим?

У Софи открывается рот от шока:

— А ну-ка угомонитесь оба! Ни с чего сцепились! Вы же работаете вместе, как можете?!

— Работа — это работа. А сейчас мы должны раз и навсегда прояснить между собой некоторые вопросы, — отталкивает от себя Софью.

— Я не позволю этой ерунды в родительском доме! — вскакивает Софи.

— Антош, ну чего ты взъелся-то? — вмешивается Лурдес. — Ну правда! На пустом месте! Да пусть поговорят, после такого родительского представления нам всем есть, что обсудить, ты тут вообще ни при чём! Пошли хряпнем по стопочке лучше! Брат и сестра быстренько поговорят о своём и вернутся к нам, правда, ребят?

— Правда, Антон, не нужно этого! — Софи смотрит ему в глаза, как удав на кролика, и я узнаю в этом взгляде Валерию.

И тот, скрипя зубами, соглашается. Дурак.

Мы выходим на террасу, сентябрь, хоть и вечер, но тепло ещё как днём. Внезапно вспоминаю, какой был холод и ветер в тот день, когда мы с Софи развешивали рождественские гирлянды. Подходим к краю террасы, отсюда открывается потрясающий вид на залив…и ту самую ёлку, куда угодила белка-летяга…

— Чего улыбаешься? — Софи не до веселья.

— Вспомнил, как ты свалилась в этом месте вон под ту ёлку, когда в снежки играли.

Черты её лица разглаживаются, и даже на мгновение губы растягиваются в милой доброй улыбке.

— Да… помню.

— И я поцеловал тебя. Но ты была первой…

— Глупой.

— Мы оба знаем, что нет. Глупой была не ты…

Она отворачивается, глядя на воду.