Церковь и политический идеал

Не случайно в последнее время «независимость» судебной власти от власти верховной перестали выводить из теории разделения властей в силу ее полной несостоятельности. За основу взята идея о необходимости в государстве органа, который бы поддерживал равновесие между законодательной и исполнительной властями, являясь за счет своей надзорной функции независимым от них[730]. В результате, как считают теоретики этого направления, обеспечивается не только господство права над государством, но также соблюдение интересов и свобод личности. «Мы – одна из рук власти, и наша роль состоит в том, чтобы обеспечивать, чтобы ее другие руки действовали в рамках права. Чтобы обеспечить господство права над государственной властью, поскольку право выше всех нас», – говорят они

[731].

Нетрудно между тем понять, что перед нами – лишь ослабленные формы теории разделения властей и идеи господства права. Поэтому те аргументы, которые мы высказывали в доказательство их несостоятельности, вполне применимы и здесь. Более того, нельзя не отметить, что как толкователь закона, а следовательно, и самой нравственной идеи права, Истины, суд в предложенной нам теории принимает на себя роль Церкви. Понятно, что такая замена совершенно не состоятельна. Не хватает малого: признать судебные должности священническими, а судей – хранителями и защитниками Истины. В том, что они единственные, кто служит «богине правосудия», теоретики «независимого суда» уже не сомневаются. Но разве защита Истины не может быть осуществлена иными способами, в том числе военным? Ведь армия тоже защищает и Церковь, и государство, и нацию, но никто не говорит, что она должна противостоять верховной власти, «ограничивать» ее или быть «независимой» от нее.

Одним словом, все предложенные системы, имеющие в своей основе идею выделения суда в особую инстанцию, если не возвышающуюся, то, по крайней мере, равную верховной власти, явно неудовлетворительны. Нетрудно обнаружить их общим признаком формальное, неживое восприятие нравственных категорий правды, совести либо усеченное понимание права и государства. По своему духу светская точка зрения на существо суда ничем не отличается от языческого, дохристианского его понимания.

Результаты бюрократизации и формализма суда, которому либо еще неведомы христианские начала жизни, либо уже утрачены, преобладание буквы над духом и самодостаточность судей поражали современников издавна. Уже Христос рекомендовал мириться с соперником до суда. «Мирись с соперником своим скорее, пока ты еще на пути с ним, чтобы соперник не отдал тебя судье, а судья не отдал бы тебя слуге, и не ввергли тебя в темницу. Истинно говорю тебе: ты не выйдешь оттуда, пока не отдашь до последнего Кондрата»[732] (т.е. копейки). За редким исключением эти оценки повторят и сейчас многие, «попавшие» в суд.

Для того чтобы понять настоящее место и значение судебной системы в государстве, нужно вспомнить естественный источник судебной власти. Это – не закон писаный, который может быть изменен и который устанавливает компетенцию суда (можно подумать, что если бы такого закона не было, то не возникало бы и необходимости творить правосудие). Этим качеством обладает единственно сама верховная власть, которая по своему положению единоличного и самодержавного монарха обязана охранять Правду.

Очень хорошо понимал эту функцию верховной власти Л.А. Тихомиров. По его справедливому мнению, основанному на онтологическом изучении вопроса и исторических форм судопроизводства, верховная власть традиционно понималась и как власть судебная[733]. И это решение есть единственно верное.

Например, в Древней Руси высшим судьей являлся князь, поставленный Богом «на казнь злым и добрым на помилование». С усложнением государственного быта, когда государь уже не мог чисто физически единолично осуществлять правосудие, появляется особый институт посадников, наместников и тиунов, решавших судебные дела от имени государя. Но в любом случае государь оставался последней судебной инстанцией. А деятельность по осуществлению правосудия рассматривалась как обычная царская деятельность, осуществляемая на общих принципах организации управления государством. Впрочем, деятельность государств Западной Европы – а уже тем более Востока – демонстрирует нам ту же самую устойчивую форму. Всегда монарх или верховный правитель является верховным судьей, которому подчинена вся судебная система страны.

Даже в странах демократической формы правления эта идея до конца не иссякает и проявляется в праве помилования, которым безальтернативно обладает президент. В США, где штаты представляют собой как бы отдельные суверенные государства, таким правом обладают и губернаторы штатов. Казалось бы, такая ситуация невозможна, если мы последовательно проводим идею «независимости» судебной власти, но она, тем не менее, существует.