Церковь и политический идеал

Во-вторых, вопрос понимания справедливости как нравственной категории мы в этом случае должны отдать в руки десятков, а то и сотен тысяч судей, что, очевидно, приведет к множественности толкований, практической неопределенности и подрыву самой веры в абсолютность Правды[727]. И дело не только в том, что судьи могут быть христианами или нехристианами, а то, что такой силы опережающего законодательство действия у них нет изначально. Это – гораздо выше самых смелых предположений о компетенции суда. По сути, это означало бы отдать верховную власть судебному учреждению, поскольку именно верховная власть, в русской государственности всегда легитимная и персонифицированная, и является той нравственной силой, которая сплачивает собой общество, направляет его.

В-третьих, судебные учреждения есть только один из видов органов государства, подчиненных верховной власти, дающей им закон и определяющую их компетенцию (в данном случае неважно, говорим мы о монархической форме правления или республиканской). Может ли орган государства, подчиненный верховной власти, ограничивать ее и судить ее действия в тех случаях, когда она восполняет закон или даже нарушает?

Мы невольно возвращаемся к вопросу о законодательном ограничении верховной власти, рассмотренный нами ранее. Напомним, что в любом случае эта идея не может найти своего обоснования, поскольку отрицается суверенитет (независимость) верховной власти, что противоречит уже всякой логике.

Передача всех полномочий от государства в руки общества означает одно: мы получим олигархический абсолютизм, несравнимый ни с какими страхами перед всемогуществом верховной власти самого плохого государства[728]. Самое любопытное, что, даже передав все полномочия государства обществу – а это естественное следствие идеи отрицания суверенитета верховной власти перед судом и законом, – мы не решим поставленной проблемы. И в этом случае суду вменяется оценка общественной (вместо государственной) власти и ее подсудность ему. Во имя кого тогда все это? Формальной нормы несовершенного закона? Бумажной справедливости?

В-четвертых, говоря о невозможности строгого разграничения функций органов государственной власти, мы невольно пропустили суд, и необоснованно. Разве суд не осуществляет участие в законотворчестве и не выступает как законодатель, толкуя закон, придавая ему подчас новое содержание в зависимости от политической ситуации в обществе? И разве суд не осуществляет в целом ряде случаев административную деятельность?

Например: при принудительном исполнении судебных решений в ходе исполнительного производства (отнесение исполнительного производства к судебной функции заложено в законодательствах многих стран мира и по сей день, что очень удобно и вполне естественно). В то же время мы не можем не признать, что и верховная власть (по причинам, которые мы укажем ниже) осуществляет правосудие, хотя бы в виде амнистирования заключенных и осужденных, в актах помилования. Если же толковать отправление правосудия как деятельность по разрешению споров и урегулированию конфликтных ситуаций на основе закона, и даже – привлечение к ответственности виновных лиц в административном, т.е. внесудебном, порядке, то и органы управления в известной степени осуществляют правосудие.

Например, привлекая к дисциплинарной ответственности виновного сотрудника за нарушение правил дорожного движения, проживания, уборки территорий, проводя служебное расследование о причинении незначительного материального вреда, подвергая гражданина административному наказанию за появление в нетрезвом виде в общественном месте и т.п.

Впрочем, в реальной жизни идеи выделения судебной системы в отдельную, ни от кого не зависимую власть, так и остаются чисто теоретическими, иначе мы наблюдали бы перманентный процесс саморазрушения государств, доверившихся смелой и безответственной мысли теоретиков права. Суд, основанный на подобных идейных предпосылках, оказывается, как правило, полностью подчиненным верховной власти. Либо если верховная власть слаба, суд начинает политику узурпации и мешает верховной власти (по своим узкокорыстным, чиновносословным причинам) осуществлять полное и нормальное, бесконфликтное руководство страной[729].

Становясь самодостаточной и укрепляясь на слабости верховной власти, судебная корпорация начинает торговлю за получение особых льгот, поблажек, которыми не обладают другие сословия и социальные группы общества. Впрочем, как правило, это судебное бесшабашничанье заканчивается на региональном уровне. На общегосударственном уровне верховная власть не позволяет делать из себя козла отпущения, даже если действительно неправа. То есть в любом случае настоящего правосудия не получается.