Церковь и политический идеал

Аналогичные примеры можно привести из истории испанских и португальских колоний, французских экспедиций в Африке и германских колониальных владений. Во всех без исключения случаях влияние христианской, европейской культуры было чрезвычайно благотворным для местного населения. Как бы это ни звучало банально, имперская политика ведущих держав раскрыла двери для еще вчера диких народов в европейскую цивилизацию, создала предпосылки для бурного роста местного творчества и национального самосознания.

Да, известны сотни примеров агрессивного сопротивления этносов, ни при каких обстоятельствах не желавших ассимилироваться с титульной нацией и отказываться от своих обычаев. А потому уже выпадающих из политической сферы данного государства и своими поступками подписывающихся под актом нелояльности к действующей власти. Но в таких ситуациях империя обычно отставляла в сторону культуру и проявляла силу, понимая, что легкомысленное игнорирование опасности неизбежно приведет к подрыву имперской идеи и разрушению имперского быта.

Сказанное позволяет понять, почему после крушения Западной империи европейцы почувствовали неожиданную пустоту, которую срочно нужно было заполнить, и ощутили шаткость своих прав, которые ранее обеспечивало, хотя и не идеально, имперское правительство. Нечто подобное происходило и в 1453 г. после падения Константинополя, которое современники воспринимали как вселенское бедствие, конец света.

Эпоха постнаполеоновских войн представляла собой настоящий парад национализма. Национальное сознание проснулось повсеместно, чтобы, ощутив свою индивидуальность, с редкостным рвением начать делить территории поверженного колосса. Немецкие философы с присущим им методизмом и научностью торопились обосновать абсолютное право на существование национальных политических союзов, а Пруссия постепенно стягивала вокруг себя карликовые государства соседей, дабы в скором времени явить миру другую империю – на этот раз Германскую. Австрия Габсбургов разрывалась изнутри, вынужденно уступая часть суверенитета «политическим провинциалам», к которым относила венгров, сербов, хорватов и иных инородцев. Но и это не спасло ее от быстрого политического дряхления, ведшего к неминуемой и скорой гибели. В общем, неожиданно Европа оказалась на краю «вечной войны», которая пришла вместо обещанного И. Кантом (1724—1804) «вечного мира».

Сходные явления возникали по всему миру и привели к резкому кризису на других континентах. Волна революций прокатилась по французским, английским, испанским и португальским колониям, рождая новые государства со своей национальной элитой. Как выяснится позднее, это было лишь началом перманентного процесса.

Так протекали внешние процессы. А изнутри национальное государство, ставшее теперь на первое место в общественной системе ценностей, резко усилило давление на личность. Ему пришлось спешно противопоставить убеждение французских мыслителей в том, что «рядом с государством существуют другие сферы общения, что люди, будучи гражданами одного государства, могут быть членами разных других обществ, могут вступать даже в такие общества, членами которых состоят граждане других государств»[846]

.

Это «гражданское общество» по мысли его создателей, должно было деятельно помогать человеку в борьбе с «левиафаном», которая будет продолжаться до тех пор, пока жив человек и существует само политическое образование. Но оно, как и любое условное понятие, плод человеческой рефлексии, не в состоянии справиться с грузом возложенных на него проблем.

Вторая мировая война и холодная война, завершившаяся распадом СССР, поставили точку в этом очередном но не последнем акте развала империй. Безусловно, «век империй» на этом не закончился. Пусть и очень медленно, но сегодня исподволь приходит понимание того, что только в условиях имперского существования человек обладает возможностью существовать свободно без опасения быть раздавленным государственной машиной или опуститься до уровня дикаря и варвара, чей интеллект не дорос до идеи высшей нравственности. Правда, реализовавшись сегодня в образе США, имперская идея почти полностью утратила свою религиозную основу и, как следствие, приобрела языческие агрессивные и элитарные черты.