Церковь и политический идеал

Чтобы не потерять свою «честь», каждый обладатель почетного статуса усердно заботился о всевозможных мелочах, которые могли бросить на него тень. Сел один раз ниже когото, значит – навсегда унизил свою «честь», а попутно и всех остальных родичей. Эти «разряды» и «чести» настолько закрепились в нашем сознании, что совершенно вытеснили христианское понимание личности, основой которой является ее богоподобие, и стали абсолютно доминировать в социальнополитических отношениях.

Ни царь, ни патриарх – никто не мог до известного времени сломать их. Это оказалось под силу лишь титану на троне – императору Петру Великому. А до тех пор «Московский царь мог безусловно распоряжаться имуществом и личностью своих подданных, но как скоро он ставил когонибудь под начальство менее знатного человека, то встречал тупое сопротивление, перед которым сокрушалось все его могущество». Отсюда – доходивший до нелепостей формализм, накрепко вбитый в наши «Разрядные книги».

Из этого же источника возникло то крепостное состояние, которое захватывало не только низшие сословия, но и высшие, попавшие в абсолютную зависимость от своего князя, а позднее – Московского царя. При Иване III (1449—1505) во временных договорах князя с боярами последние еще именуются слугами. Но уже с князя Василия III (1502—1533) это название заменяется термином «холоп». Царь стал единовластным господином, все остальные были его холопами. И лишь при Петре Великом слово «холоп» было заменено было благозвучным и «личностным» понятием – «подданный»[861]

. Более того, он требовал, чтобы каждый его подданный – как дворянин, так и крестьянин – подписывал свои послания полным именем и фамилией.

При нем же впервые законодательно был ограничен варварский обычай, неизменно приводивший государя в гнев, продавать крестьян поодиночке, разрушая созданные семьи, или отдавать их за долги помещиков. Отношение Петра к человеку прекрасно демонстрирует его забота об армии и рядовых солдатах. Царь неизменно требовал от офицеров внимательного и чуткого отношения к нижним чинам: «А особливо наши офицеры должны суть отечески относиться к солдатам, понеже ни единый народ в свете так послушлив, яко российский». Не обошел своим внимание царь и обычных «работных» людей, необходимость заботы к которым, по его словам, обусловлена обязанностью христианского царя защищать вверенных ему людей. «Ибо пред Богом презрение к работным людям паче всех грехов есть, но и противно совести и виду не точию христиан, но и варвар некоторых»[862].

Первый Российский император прилагал титанические усилия для того, чтобы сделать из раба гражданина, но и у него получалось с великим трудом хотя бы на время изменить общую психологию масс. Отдавая себе отчет в том, что «английские вольности здесь не у места», он «тиранически» пытался привить чувство собственного достоинства русскому человеку, жестко ломая старые, рудиментарные порядки.

Както царь признался в беседе с одним иностранным послом: «Знаю, что меня считают тираном. Иностранцы говорят, что я повелеваю рабами. Это неправда: я повелеваю подданными. Надобно знать, как управлять народом. Полезное я рад слушать и от последнего подданного. Доступ ко мне свободен, лишь бы не отнимали у меня времени бездельем. Я не усугубляю рабства, обуздывая озорство упрямых, смягчая дубовые сердца, не жестокосердствую, переодевая подданных в новое платье, заводя порядок в войске и гражданстве и приучая к людскости, не тиранствую, когда правосудие осуждает злодея на смерть. Совесть моя чиста. Бог мне судья!»[863]

Но, как известно, едва смерть оборвала дыханье императора, многое вернулось на круги своя. И долго, еще очень долго прежние «московские» порядки довлели в межличностных отношениях и формировали государственную политику. Уровень христианского милосердия и человеколюбия в 1742 г. задал Святейший Синод, вступивший в конфликт с императрицей Елизаветой Петровной (1741—1762) по вопросу о возрасте, с которого допускалась смертная казнь и пытки. Императрица пыталась через Синод и Сенат провести законопроект, не допускающий указанные наказания до достижения 17 лет[864]. Однако Святейший Синод оказался в этом вопросе жестче царицы и Сената, потребовав применять пытки и казнь к 12‑летним детям, поскольку по «учению Святых Отцов малолетство считается до 12 лет». Какая уж тут личность…

III