Церковь и политический идеал

Лишь со времени Петра Великого в России образовались зачатки системы религиозного и научного просвещения, которую выстраивал лично государь и которая была в целом для русского епископата безынтересна. Не один документ императора был посвящен этому злободневному вопросу. Среди прочих выделяется его указ Святейшему Синоду от 19 апреля 1724 г., в котором царь ставит на вид архиереям их беспечность в руководстве делами веры и настоятельно требует от них решения неотложных задач по изложения учения Православной церкви для населения. «Также б сделать книгу, где изъяснить, что – непременный Закон Божий, и что – советы, и что – предания отеческие, и что – вещи средние, и что только для чину и обряда сделано, и что – непременное, и что – по времени и случаю применялось, дабы знать могли, в каковой силе иметь».

Таковым целям, по мнению царя, мог бы служить Катехизис, в котором бы «прямой путь спасения истолкован был», и книга эта должна была быть написана «просто, чтобы и поселянин знал». «Понеже разговорами я давно побуждал, а ныне письменно, дабы краткие поучения людям сделать»[883]

. Однако, как известно, многие идеи царя не были реализованы при его жизни, поскольку действительно «проповедников зело мало имеем».

В результате понятие о личности, обладавшей известными правами, у нас возникло очень поздно, и в течение длительного времени было подернуто все той же дымкой неопределенности содержания. Все было подчинено государственным целям и интересам, которые, однако, формировались узкой группой представителей высшего света, далеко не всегда умевших и желавших отделить собственные выгоды от национальных нужд.

Первый Рим и блистательная Византия (Второй Рим) не потому только были столь востребованы окружающими их варварами и народами, что обладали гигантской военной силой; они привлекали к себе высочайшей культурой, мощью и упорядоченностью своего общественного строя. А звание «римский гражданин», которое так желали получить варвары, было далеко не пустым звуком и предполагало наличие конкретных, защищенных законом и судом прав личности, которые позволяли человеку ощутить себя таковым. Ничего такого Москва предложить не могла за неимением даруемого продукта.

Впрочем, по мнению сторонников Третьего Рима, воскресивших некоторые старинные убеждения, сама постановка вопроса о «правах» есть первый признак богоборчества. «Нет никакого обеспечения, скажут нам; или народ, или власть могут изменить друг другу. Гарантия нужна! Нет, гарантия не нужна! Гарантия есть зло. Где нужна она, там нет добра; пусть лучше разрушится жизнь, в которой нет доброго, чем стоять с помощью зла. Вся сила в идеале. Вся сила в нравственном убеждении»[884]. Думается, под этими словами мог бы охотно подписаться и Бакунин, и батька Махно…

IV

Продолжая перечень обстоятельств, никак не позволяющих отнести Москву тех веков к «наихристианнейшим» державам, нельзя пропустить такой важный вопрос, как отношения между Церковью и государством в период написания послания старца Филофея и в последующие годы, а также состояние самой Русской церкви.

Да, она многое сделала для создания Русского царства и объединения земель вокруг Москвы. Неоспоримый факт, что царь и епископы систематически совместно обсуждали самые важные проблемы государственного и церковного характера. Без государственной власти была бы невозможна и автокефалия Русской церкви. А русское патриаршество никогда не могло бы образоваться без многолетних усилий царя и Московского правительства. Были Соборы, монастырские старцы, святители и преподобные «игумены Земли Русской», без которых немыслимы победы на Куликовском поле и Угре. Но в целом той «симфонии», какая имела место в Византии, в Москве не наблюдалось.

За слабой образованностью и полным отсутствием у нас богословской и философской мысли много веков подряд, вплоть до Петра Великого, определение того, в чем заключается наше православие и благочестие, а в чем неправославны остальные христиане, т.е. «нехристи», было отдано на откуп отдельным харизматическим персонам типа протопопа Аввакума (1620—1682) и патриарха Никона (1652—1666). Зато государство в лице царя, властей, иерархии, податей, наказаний и т.п. существовало зримо и явственно. Уж в чемчем, а в существовании царской власти сомневаться не приходилось.

Вполне убедительно эту мысль некогда высказал В.С. Соловьев: «Русский народ в значительном большинстве своем избрал для своего соединения не религиозную, а политическую форму единства, определил себя не как Церковь, а как государство. Кто слыхал в нашем народе о Русской церкви (в смысле социального тела), о патриархе и т.п.? А что такое Русское царство и царь – это всякий понимает»[885].