Итак, в эпоху Николая II, до революционных событий 1905 г., в России действовала специальная духовная цензура, располагавшаяся в С.-Петербурге и в Москве. Ежегодно цензоры рассматривали многие сотни книг и брошюр историко-церковного и богословского характера, как принадлежавшие перу русских ученых, так и предполагавшиеся к изданию западные переводы. Регулярно в отчетах обер-прокурора Св. Синода результаты деятельности цензоров находили свое отражение. Так, в 1894–1895 гг. в цензурных комитетах двух столиц было рассмотрено 9801 издание и 8966 одобрено к печати. Почти половина одобренных изданий (4135) получило так называемые билеты, позволявшие приступить к опубликованию работы18
.Работу цензурных комитетов можно кратко представить в виде таблицы19
.В отчете обер-прокурора за 1905–1907 гг. специального параграфа «цензура» уже нет. Это обстоятельство не может вызвать удивления: после революционных событий 1905 г. в жизни Православной Церкви, как и в жизни всего российского общества, произошли огромные изменения. Вернее будет сказать, что революция оказала опосредованное влияние на внутрицерковную жизнь. Так, 24 ноября 1905 г. появились Временные правила о повременных изданиях, а 26 апреля 1906 г. — Временные правила для неповременной печати. В результате, была de jure отменена предварительная цензура — как общая, так и духовных повременных изданий. Это вызвало у церковных правоведов справедливые сомнения: ведь вопрос «о наказании преступлений против религии, совершаемых в печати, ввиду закона о свободе совести, остался невыясненным, и религия и ее исповедание остались вне защиты закона»20
.С конфессиональной точки зрения (Православная Церковь считалась в империи «первенствующей и господствующей») вопрос можно считать вполне обоснованным. Поэтому уже вскоре духовные власти взялись за выработку правил для наблюдения за церковной литературой и весной 1906 г. представили их в Св. Синод. А 18–25 ноября 1906 г. Св. Синод издал Правила о литературной деятельности церковно-должностных лиц21
. Этими правилами, указывал профессор И. С. Бердников, «упорядочена деятельность лишь лиц, занимающих церковно-должностное положение в духовном ведомстве. Отношение же церковной цензуры к произведениям печати вообще, не исключая и произведений, трактующих о предметах христианской веры и нравственности, оставлено в тени. Получается впечатление такого рода, будто духовная цензура есть установление ведомственное, будто за пределами этого ведомства ее влияние не должно иметь места, будто простые верующие, светские люди, не подлежат юрисдикции Церкви в печатном слове и в литературной деятельности. Подобное воззрение, конечно, не выдерживает критики»22.Ясно, что профессор И. С. Бердников указывал и на необходимость включения в новые правила духовной цензуры положения о праве церковной власти наблюдать за всеми произведениями печати, выходящими в государстве и привозимыми в Россию из-за рубежа. Такие правила в 1910-е годы разрабатывались специальной Синодальной комиссией, деятельность которой, по всей видимости, была прервана Первой мировой войной. Исходя из конфессиональной пристрастности имперских властей и, в то же время, учитывая произошедшие после 1905 г. изменения, комиссия полагала, что сочинения откровенно богохульные и подвергающие осмеянию православную веру, равно как и работы отступников и еретиков, «могут и должны быть подвергаемы церковной властью формальному осуждению ее и запрету обращения среди православных христиан»23
. При этом репрессии со стороны уголовных законов также не исключались (хотя и не являлись обязательными). Цензурное наблюдение за светскими произведениями Св. Синод должен был распределять между епархиальными архиереями. Комиссия также полагала, что издания Священного Писания, богослужебные и вероучительные книги должны принадлежать исключительно высшей церковной власти24.Получается, что Православная Церковь полагала, что в ее монопольном праве цензурировать не только издаваемые Святейшим Синодом и различными православными организациями издания, но и следить за «религиозной чистотой» светских произведений. Теоретически подобный подход вполне оправдан (так как государство de jure — православное), но с точки зрения политических реалий последнего предреволюционного десятилетия он выглядит совершенным анахронизмом. Впрочем, в любом случае важно отметить имевший место конфликт между правом (церковным) и фактом. Своеобразным отражением этого конфликта и можно считать исчезновение из «Всеподданнейших отчетов обер-прокурора», начиная с отчета за 1905–1907 гг., специального параграфа о «цензуре».