Цезарь

В ответ на эти крики в спальню вбежал его сын вместе с философами и бросился ему на шею, восклицая:

— Отец, во имя богов, во имя Рима, не убивай себя!

Но Катон оттолкнул его и, приподнявшись на ложе, с грозным видом произнес:

— Когда и где я, сам того не ведая, явил признаки безумия? Почему, если я принял неверное решение, никто не пытается разубедить меня? Почему, если мое решение верно, мне мешают последовать ему и отнимают у меня оружие? Отчего же ты не свяжешь своего отца, о благородный сын! Отчего не прикажешь скрутить ему за спиной руки, чтобы Цезарь, придя сюда, застал его неспособным защитить себя? А впрочем, разве так уж необходим мне меч, чтобы лишить себя жизни? Нет. Для этого мне достаточно будет удерживать дыхание, пока я не задохнусь, или размозжить себе голову о стену.

При этих словах отца молодой человек не смог сдержать слез и, боясь, как бы отец не вменил ему это в преступление, в рыданиях бросился вон из спальни.

Остальные вышли вслед за ним.

Подле Катона остались лишь Деметрий и Аполлонид.

И тогда, взглянув на них чуть смягчившимся взглядом, Катон произнес:

— Неужели вы тоже намереваетесь силой удерживать в живых человека моих лет? И останетесь рядом со мной, чтобы молча сторожить меня? Или, может быть, вы принесли мне какие-нибудь веские доводы в доказательство того, что если у Катона нет иного способа спасти свою жизнь, то для него будет почетно получить ее из рук Цезаря? Ну что ж, говорите, убеждайте меня в правоте этой прекрасной мысли. Я слушаю вас; заставьте меня изменить решение, я не прошу большего. Проявите настойчивость, отвратите меня от убеждений, с которыми я жил до сих пор, чтобы, набравшись мудрости, я примкнул к Цезарю. Я еще не принял никакого решения, как мне быть с собою; вовсе нет. Но мне кажется, что, определившись с решением, я должен иметь полную свободу осуществить его. И обсудить его я настроен в известной мере вместе с вами; говорите же, я вас слушаю; говорите безбоязненно и скажите моему сыну, чтобы он никогда не пытался насилием достичь того, чего не может добиться убеждением.

Деметрий и Аполлонид понимали, что все, что они могут сказать в ответ, нисколько не убедит Катона.

И они в слезах покинули его спальню и поручили принести ему меч маленькому мальчику, питая, несомненно, двойную надежду: во-первых, что зрелище цветущей юности успокоит его, а во-вторых, что он не попросит этого ребенка сделать то, о чем мог бы попросить зрелого мужчину, то есть убить его.

Мальчик принес ему меч, не зная, что он принес самое смерть, и отдал ему в руки столь желанное оружие.

Катон взял меч, вынул клинок из ножен, попробовал указательным пальцем острие, большим пальцем лезвие и, найдя кончик клинка достаточно острым, а лезвие хорошо отточенным, произнес:

— Вот теперь я сам себе хозяин.

Затем, отослав мальчика, он положил меч рядом с собой и вновь принялся за чтение.

Говорят, он дважды перечитал всего «Федона» от начала до конца, а потом заснул таким крепким сном, что те, кто бодрствовал за его дверью, слышали его храп.

Около полуночи он проснулся и позвал двух своих вольноотпущенников: Клеанта, своего лекаря, и Бута, своего доверенного человека, помогавшего ему в государственных делах.

Он отправил Бута в гавань убедиться, что все отплыли, и получить от него новости как об уходе кораблей, так и о состоянии погоды.

Как только Бут удалился, он показал лекарю свою руку, распухшую от удара кулаком, который он нанес рабу, и велел наложить на нее повязку.

Клеант выполнил этот приказ, а потом, закончив перевязку, побежал по всему дому, успокаивая всех, рассказывая, что перед тем произошло, и говоря:

— Если бы Катон хотел умереть, как вы все полагаете, он не дал бы мне приказа перевязать ему руку.

XCIII

Между тем вернулся Бут.

Его задержали в прихожей, чтобы сообщить ему новость, наполнившую весь дом радостью.

Как и все остальные, он решил, что с этой стороны опасаться больше нечего.

И он вошел к Катону.

— Наконец-то! — произнес тот. — Я с нетерпением ждал тебя.

— Вот он я, — ответил Бут.

— Ты был в гавани? Ты все разузнал?

— Да.

— Ну и что?

— Все отплыли, кроме Красса, которого задержали на берегу какие-то дела, однако через минуту он уже сядет на корабль.

— А погода?

— Дует сильный ветер, на море страшное волнение; настоящая буря.

— Увы! — тяжело вздохнул Катон, думая о тех, кто вышел в плавание.

И через мгновение, обращаясь к Буту, произнес:

— Возвращайся в гавань, посмотри, не остался ли там кто-нибудь, и, если им нужна помощь, извести меня.

Бут вышел.

Когда запели петухи, то есть ближе к рассвету, Катон снова ненадолго задремал.

Он ждал возвращения Бута.

Тот вернулся и сообщил ему, что в стороне гавани все совершенно спокойно.

Тогда Катон, поднявшийся, чтобы принять Бута, приказал ему уйти и затворить за собой дверь спальни, а затем снова лег в постель, словно собирался мирно провести в ней остаток ночи.