Цезарь

Но едва дверь за Бутом закрылась, Катон обнажил меч и вонзил его себе в живот чуть пониже ребер; но опухшая рука и боль, которую она ему причиняла, помешала ему нанести себе достаточно уверенный удар, чтобы смерть последовала мгновенно.

Борясь с этой смертью, которая не желала прийти сама и вместо себя посылала боль, Катон упал с кровати на пол и опрокинул рисовальную доску.

Услышав шум, вызванный падением доски, громко закричали рабы, которым было поручено бодрствовать у дверей.

Сын и друзья Катона тут же бросились в его спальню.

Они увидели, что Катон лежит на полу, весь залитый кровью; его внутренности почти полностью вывалились наружу, но он был еще жив и его глаза были широко распахнуты.

Они громкими криками позвали Клеанта, который тотчас же примчался.

Тем временем Катона подняли и положили на постель.

Клеант осмотрел рану: она была ужасна, но внутренности не были повреждены, так что он подал знак не терять надежды.

Затем, подхватив внутренности, он вправил их на место и зашил рану.

Все это делалось, пока Катон пребывал в беспамятстве.

Но вскоре он стал приходить в себя и, по мере того как чувства возвращались к нему, осознавать то, что произошло.

И тогда, придя в ярость оттого, что еще жив, он резко оттолкнул врача, разодрал рану, растеребил внутренности руками и испустил дух.

Весть об этой смерти распространилась с ужасающей быстротой.

Едва о ней успели узнать домочадцы, как члены Совета трехсот, разбуженные посреди ночи, уже стояли перед домом Катона.

Минуту спустя там собрались все жители Утики.

Звучали неслыханные крики и невнятные восклицания.

Все в один голос называли Катона благодетелем и спасителем, единственно свободным и единственно неодолимым человеком, причем все это происходило в то самое время, когда стало известно, что Цезарь уже всего в нескольких милях от Утики.

Но ни желание угодить победителю, ни стремление прийти к соглашению с ним, ни взаимные распри не могли ослабить уважения, которое эти люди испытывали к Катону.

Они набросили на его тело самые дорогие свои покрывала, устроили ему пышные похороны и, не имея времени сжечь его и собрать его прах, предали его погребению на берегу моря, в том самом месте, где во времена Плутарха еще можно было видеть статую Катона с мечом в руке.

И лишь выполнив этот последний скорбный долг, они занялись собственным спасением и спасением города.

Катону было сорок восемь лет.

То, что сообщили о приближении Цезаря, было правдой.

Узнав от приходивших к нему сдаваться, что Катон и его сын остались в Утике и вроде бы решили не покидать ее, он рассудил, что эти люди с сердцами стоиков обдумывают какой-то замысел, который ему пока непонятен; и поскольку, в конечном счете, Цезарь испытывал к Катону глубокое почтение, он приказал как можно скорее идти к Утике, как вдруг ему сообщили о том, что Катон умер, и о том, как он умер.

Цезарь с явной скорбью выслушал рассказ об этой ужасной агонии.

Затем, когда рассказчик умолк, Цезарь воскликнул:

— О Катон! Ненавистна мне твоя смерть, потому что и тебе ненавистно было принять от меня спасение!

У Катона остались сын и дочь.

Сын, как мы видели, сыграл определенную роль в драме отцовской смерти, и эта роль, крайне мучительная, должна, как мне кажется, возбуждать симпатию к этому несчастному молодому человеку, на которого давило непосильное бремя столь великого имени.

Историки упрекают его в страсти, в которой определенно нельзя было упрекнуть его отца: он был чересчур падок до женщин.

В подтверждение этого упрека они упоминают длительное пребывание молодого человека в Каппадокии, в гостях у царя Марфадата, его друга.

У этого царя Марфадата была чрезвычайно красивая жена, которую звали Психея, что значит «Душа».

И потому о Катоне и о Марфадате язвительно говорили:

Сдружился Порций с Марфадатом так, что на двоих у них одна душа.

И еще говорили:

Сколь славен Порций благородный: он душу царскую имеет.

Несомненно, к молодому человеку были так строги исключительно в память о суровости его отца.

Впрочем, его смерть стерла это пятнышко, которое слегка марало его жизнь и подобного которому мне, увы, не удалось отыскать в жизни Катона.

При Филиппах он сражался вместе с Брутом и Кассием против Октавиана и Антония.

Увидев, что его армия обратилась в повальное бегство, он не пожелал ни бежать, ни прятаться; бросая вызов победителям и собрав вокруг себя горстку беглецов, он повернулся лицом к врагу и погиб, сражаясь, так что даже Октавиан и Антоний прилюдно воздали должное его мужеству.

Дочь Катона нам тоже знакома: это Порция, жена Брута, та, что поранила себя ножом, чтобы узнать тайну своего мужа, принимавшего участие в заговоре, а позднее, узнав о поражении супруга в битве при Филиппах и его смерти, покончила с собой, проглотив горячие угли.

Что же касается Статилия, поклявшегося во всем следовать примеру Катона, то он схватил меч умершего и уже намеревался броситься на него, но ему помешали подоспевшие философы.

Он погиб при Филиппах вместе с Катоном-сыном.

XCIV