Инок тяжело, надрывно вздохнул.
– Что-то случилось? Не молчите! Что с моим мужем?!
– Успокойтесь, ради всего святого, – сказал старик. – С вашим супругом все в порядке. Но я…
Чернец запнулся, переводя дыхание. Разговор с женщиной явно давался ему с трудом, отнимая силы. – Я должен сообщить вам…
– Ваш голос почему-то кажется мне очень знакомым, – прервала его женщина.
– У меня важное сообщение, которое касается вашей семьи, – сказал монах, словно не слыша собеседницу. – Отнеситесь к нему серьезно и мужественно, как положено подруге боевого офицера.
– Вы говорите, как мой муж, – женщина потрясенно прикрыла рот ручкой. – Не томите, прошу вас! У меня сейчас сердце разорвется!
– Муж ваш жив и относительно здоров, но вы не сможете быть вместе.
– Не понимаю вас! О чем вы говорите? Что за чушь вы несете?! – женщина возмущенно всплеснула руками. – Что за нелепый, дурацкий розыгрыш?
– Если бы, Оленька, если бы, – старик скинул с головы капюшон. – Все сказанное – чистая правда.
Женщина охнула, осторожно протянула руку и дотронулась до морщинистой щеки старика.
– Володя? – прошептала она. – Володенька?
Старик молча кивнул.
– Что с тобой сделали? – из глаз женщины брызнули слезы. – Кто это сделал?
– Никто, – мягко ответил монах. – Это время, Оленька. Безжалостное время. Ваш полет домой затянулся на сорок пять лет и девяносто шесть дней. Поверь мне, я считал. Считал каждый божий день.
– Это невозможно! Мы вылетели только вчера!
– Во время разгона корабль оказался у горизонта событий черной дыры. Ее никто в той области не наблюдал, пока ваши траектории не пересеклись.
– Но время! – женщина прильнула к старику. Она заплакала. – Как такое возможно?!
– Ученые говорят, что время у черных дыр замедляется. То, что было минутой, становится годом. А для меня же оно превратилось в бесконечность.
Монах сжал плачущую женщину в объятьях и говорил, говорил, будто стараясь выплеснуть все, что скопилось в душе годами.
– Я наблюдал годами, как корабль с вами падал в черную дыру. Это было невыносимо. Я искал смерть, но она не принимала меня. Судьба издевалась надо мной и вместо упокоения осыпала званиями и наградами. Став полковником, я понял, что иду не туда. Не в смерти утешение, не в горечи – спасение. Принял постриг и стал молить о чуде. Просил Господа о вашем возвращении. Все эти годы. Молил, чтобы корабль не исчез в небытие.
– Почему так несправедливо, Володенька? – женщина осыпала старческое лицо поцелуями.
– Не гневи Господа, Оля, – шептал инок. – Я вымолил вас и благодарен ему за ваше возвращение. Теперь вам должно жить и быть счастливыми. На моем счету накопились приличные средства. Пенсия по выслуге, как ты помнишь, а потом и выплаты за звание. Мне они не нужны. Монастырь обеспечивает всем необходимым. Обо мне забудьте.
– Что такое ты говоришь? – губы женщины гневно дрожали. – Я не откажусь от тебя.
– Мне менять что-то поздно, – тихо сказал монах. – А ты подумай о сыне, родная. Скажи, что папа срочно улетел на спецоперацию и не вернулся. Я останусь в его памяти героем. А потом, со временем, когда повзрослеет, можно и рассказать.
– Как мы без тебя? – женщина уронила голову на грудь чернеца. Она рыдала, а он с горечью гладил ее волосы. И смотрел – то на нее, то на мальчишку, который с любопытством крутился вокруг солдат, охранявших периметр вокруг корабля, рассматривая амуницию.
– Нравится? – спросил один из пехотинцев.
– У моего папы – круче, – важно сказал мальчик. – Он тоже из орбитальной пехоты, но званием выше.
– Да ты из наших! – воскликнул солдат. – А фамилия у бати какая?
– Строгин, – гордо вскинулся мальчик. – Владимир Строгин. Он молодой и сильный, как вы, но уже старлей! И ветеран! Вы с ним знакомы?
– Ветеран, – повторил боец, сопровождавший чернеца до посадочной площадки, и покосился в сторону перехода. – Конечно, знаком. Лично.
Были догадки, что черные дыры – червоточины, туннели, связывающие разные координаты. Но разве кто-то мог предположить, что корабль, захваченный сверхтяжелым объектом, выбросит из другой червоточины в обычное пространство? Пусть – годы спустя, но невредимым, без единой царапины? Это ли не чудо?
Кстати, сопровождавшим монаха бойцом был я. После знакомства со Строгиным, как видишь, ушел в технари. Понял, что военное дело – не мое. Прозрел… И ни о чем не жалею, хоть и смотрю на твою форму с некоторой ностальгией.
Я сохранил тот листок. Вот он, держи. На скомканной, пожелтевшей бумаге коряво, будто пальцам писавшего было привычней сжимать оружие, чем держать стило, выведены два имени. Я их помню наизусть. Ольга и Даниил Строгины. Одно из них, парень, твое!
Эндемик