Цирцея

Ты презирала ее и теперь жалеешь об этом. Каждый день лизала пятки отцу в надежде, что он ее отвергнет.

Я мерила шагами скалы. Сто поколений уже я ходила по земле, но до сих пор чувствовала себя ребенком. Гнев и печаль, подавленная страсть, вожделение, жалость к самому себе – эти чувства хорошо знакомы богам. Но стыд и вина, раскаяние, внутренние противоречия нам неизвестны, их приходится осваивать как чужие земли, камень за камнем. Я не могла забыть лицо сестры, ее немую оторопь, когда сказала ей, что такой, как она, в жизни не буду. А чего она ждала? Что мы станем посылать друг другу весточки в клювах морских птиц? Делиться друг с другом заклятиями, бороться с богами? И сможем наконец стать сестрами, пусть и не совсем обычными?

Я попыталась это представить: наши головы склоняются над зельями, она смеется, изобретая какую-нибудь хитрость. И тут размечталась о множестве несбыточных вещей. Будто я раньше поняла, какова она. Будто выросли мы не в блистающих дворцах, а где-нибудь в другом месте. Будто я могла ослабить ее яды, отвадить ее от издевательств и научить собирать лучшие травы.

Ха! – ответила Пасифая. – Ничему я не стала бы учиться у такой дуры, как ты. Ты слаба и слепа – и тем больше, что сама хочешь быть такой. В конце концов ты об этом пожалеешь.

Со злобной Пасифаей всегда было проще.

– Я не слабая. И никогда не пожалею о том, что не похожа на тебя. Слышишь?

Ответа не было, конечно. Лишь пространство, поглотившее мои слова.

* * *

Гермес опять явился. Я больше не подозревала его в сговоре с Пасифаей. Просто ему свойственно было хвастать осведомленностью и смеяться над теми, кому что-то неизвестно. Он сидел, развалясь, в моем серебряном кресле.

– И как тебе понравился Крит? Слышал, поволноваться пришлось.

Я накормила его, угостила вином и отвела в свою спальню тем вечером. Он был по-прежнему красив, страстен и игрив в постели. Но теперь я смотрела на него, и во мне росло отторжение. Я смеялась, но в следующий же миг от шуток его горчило в горле. Когда он протягивал ко мне руки, я как-то терялась. Идеальные руки без единого шрама.

Моя двойственность, конечно, его только раззадоривала. Всякий вызов был игрой, всякая игра – удовольствием. Люби я его, он давно исчез бы, но мое отвращение заставляло его возвращаться снова и снова. Он изо всех сил старался меня увлечь – приносил подарки и новости, развертывал передо мной историю Минотавра, хоть я и не просила.

После моего отъезда старший сын Миноса и Пасифаи Андрогей отправился на материк и был убит неподалеку от Афин. На Крите к тому времени начались волнения – люди, каждый раз в пору урожая лишавшиеся сыновей и дочерей, угрожали поднять мятеж. И Минос воспользовался случаем. Он потребовал, чтобы афинский царь в уплату за жизнь его сына прислал семь юношей и семь девушек Минотавру на съедение, или могучий критский флот начнет войну. Перепуганный царь согласился, в число избранных юношей вошел и его собственный сын Тесей.

Этот царевич и был тем смертным, которого я видела в водах горного озера. Но видение не обо всем мне поведало: Тесей мог бы погибнуть, если б не царевна Ариадна. Она полюбила его и, чтобы спасти, тайком передала ему меч и научила, как выбраться из Лабиринта, а ей об этом сам Дедал рассказал. И все же, когда Тесей вышел из Лабиринта и Ариадна увидела на его руках кровь чудовища, она заплакала, но не от радости.

– Я слышал, – сказал Гермес, – она испытывала к этому существу какую-то противоестественную любовь. Часто приходила к его клетке, тихо разговаривала с ним через решетку, приносила лакомства с собственного стола. Однажды она подошла слишком близко, и чудовище укусило ее за плечо. Она убежала, Дедал зашил рану, но шрам у основания шеи остался – шрам в форме короны.

Я вспомнила лицо Ариадны, сказавшей: мой брат.

– Ее наказали? За помощь Тесею?

– Нет. Они бежали вместе, как только с чудовищем было покончено. Тесей женился бы на Ариадне, но мой брат захотел взять ее себе. Знаешь ведь, как он любит легконогих. Он велел Тесею оставить Ариадну на острове и сказал, что придет и заберет ее.

Я поняла, кого из братьев имел в виду Гермес. Диониса, властелина плюща и винограда. Буйного сына Зевса, которого смертные зовут Освободителем, ведь он избавляет их от забот. По крайней мере, подумала я, с Дионисом она будет танцевать каждый вечер.

Гермес покачал головой:

– Он явился слишком поздно. Ариадна уснула, и Артемида убила ее.

Я решила даже, что ослышалась, – так буднично он это произнес.

– Что? Она убита?

– Я сам проводил ее в царство мертвых.

Эту грациозную девочку, полную надежд.

– Но за что?

– Я так и не добился от Артемиды прямого ответа. Сама знаешь, какой у нее скверный характер. Чем-то там Ариадна ее обидела.

Он пожал плечами.