Цирцея

Я знала, что против олимпийца мое колдовство бессильно. Но в этот миг готова была попытаться. Призвать все свои чары, вселить свою волю в духов земли, зверей, птиц, натравить их на Артемиду, и пусть узнает, каково это, когда на тебя охотятся по-настоящему.

– Ну полно! – сказал Гермес. – Будешь плакать каждый раз, как умирает смертный, – через месяц утонешь.

– Уходи, – ответила я.

* * *

Икар, Дедал, Ариадна. Все теперь в тех сумрачных полях, где руки заняты лишь пустотой, где ноги больше не касаются земли. Ах, если б я оказалась рядом! Но что изменилось бы? Гермес верно сказал. Смертных убивают каждую минуту – мечи и кораблекрушения, свирепые звери и свирепые люди, болезни, небрежение, старость. Такова их участь, как говорил Прометей, такова их общая история. И какими бы яркими они ни были при жизни, какими бы ни были одаренными, какие бы ни творили чудеса, все равно обратятся в прах и дым. В то время как самый ничтожный и бесполезный божок продолжит всасывать прозрачный воздух, пока не померкнут звезды.

* * *

Гермес вернулся, как и всегда. Я его пустила. Когда он блистал у меня в доме, берега мои не казались столь тесными, мысль об изгнании не давила так сильно.

– Расскажи новости, – попросила я. – Расскажи про Крит. Как Пасифая восприняла смерть Минотавра?

– С ума сходит, говорят. Все время ходит в черном – носит траур.

– Не говори глупостей. С ума она сходит, только когда ей надо.

– Говорят, она прокляла Тесея, и с тех пор беды преследуют его без конца. Слышала, как погиб его отец?

Но до Тесея мне дела не было, я хотела знать про сестру. Гермес, наверное, посмеивался про себя, потчуя меня все новыми историями о ней. Как она запретила Миносу ложиться к ней в постель и единственной ее отрадой стала младшая дочь, Федра. Как она бродила без конца по склонам Дикты и всю гору перекопала в поисках новых ядовитых трав. Все это я собирала по крупице и бережно хранила, как дракон – свое сокровище. Я понимала, что ищу чего-то, но чего – не смогла бы объяснить.

Как всякий хороший сказитель, самое интересное Гермес приберег напоследок. Однажды вечером он поведал мне, какую шутку сыграла с Миносом Пасифая еще в начале их совместной жизни. Минос привык любую приглянувшуюся девушку вызывать к себе в спальню и делал это прямо у Пасифаи на глазах. Тогда она наложила на мужа проклятие, превращавшее его семя в змей и скорпионов. И стоило ему возлечь с женщиной, змеи и скорпионы жалили ее изнутри, и она умирала.

Я вспомнила, как Минос и Пасифая бранились при мне. Сотня девушек, сказала тогда Пасифая. Вероятно, служанки, рабыни, дочери купцов и прочие, чьи отцы боялись царя и не смели поднимать шум. Всех их истребили просто так, ради минутного удовольствия и мести.

Я выпроводила Гермеса, закрыла ставни, чего не делала никогда. Всякий подумал бы, что я примусь накладывать какое-нибудь мощное заклятие, но к травам я и не притронулась. Мне стало легко и радостно. История эта, столь безобразная, нелепая и отвратительная, отрезвила меня. Пусть я заточена на этом острове, зато мне не приходится жить в одном мире с Пасифаей и ей подобными. Я подошла к львице и сказала:

– Всё. Больше о них думать не буду. Выброшу их из головы, хватит с меня.

Кошка смотрела в пол, прижав морду к согнутым лапам. Может, она знала то, чего не знала я.

Глава тринадцатая

Наступила весна, и я собирала первую землянику на восточных склонах. Здесь дули сильные морские ветры и сладость фруктов всегда приправлена была солью. Завизжали свиньи, я подняла голову. Сквозь косые лучи дневного солнца к нам шел корабль. Он двигался против ветра, но хода не сбавлял, не лавировал. Гребцы направляли его прямо к острову, как метко выпущенную стрелу.

Внутри у меня все перевернулось. Гермес ни о чем не предупреждал, и я не знала, что думать. Судя по облику, корабль был микенский, массивная фигура на носу, по-видимому, меняла осадку судна. На корпусе обведены были два копотно-черных глаза. Я уловила легкий, незнакомый запах – ветер принес его. Чуть помедлила, а потом вытерла руки и пошла вниз, к пляжу.

Корабль уже подошел к берегу, нос его отбрасывал на воду острую, как игла, тень. Я насчитала на борту три дюжины человек. Потом, конечно, тысячи станут утверждать, что были там, или выдумывать родословные, восходящие к тем, кто там был. Команду этого судна считали величайшими героями своего времени. Отважные и непоколебимые, из сотни рискованных авантюр они вышли достойно. И в самом деле выглядели как подобает героям: царственные, высокие, широкоплечие, густоволосые, в роскошных плащах, они взросли на лучшем, что только было в их царствах. Оружие носили как большинство людей носят одежду. С младенчества боролись с вепрями да убивали великанов, не иначе.

Но лица этих людей, стоявших у поручня, были измученные и напряженные. Тот запах усилился, в воздухе почувствовалась тяжесть, будто за ними влачился груз, свисавший прямо с мачты. Они увидели меня, но никак не поприветствовали, не издали ни звука.