Цивилизация рассказчиков: как истории становятся Историей

Итак, европейские переселенцы занялись преобразованием «дикой природы» в «цивилизованные сельскохозяйственные угодья» (как они это видели). Коренные жители пытались помешать им причинить вред «живой Земле» (как они это видели). «Слидинение» шло нелегко. Здесь столкнулись две цивилизационные галактики, каждая из которых была зрелым, согласованным целым с мощным ключевым нарративом. Европейцы не рассматривали свои вооруженные конфликты с коренным населением как войну: воевать между собой могли только цивилизованные люди. Для них это походило на борьбу с хищниками в дикой природе. Почти не было шансов на то, чтобы европейские переселенцы и коренные жители сумели увидеть друг в друге таких же людей, как они сами. Даже очевидно общие черты – все они любили своих детей, все истекали кровью, когда им наносили раны, и многое другое – были наполнены для них разным смыслом, потому что те и другие принадлежали к очень разным созвездиям идей.

То же отношение, которое обусловило катастрофическое столкновение европейского мира и мира коренных американцев, распространялось и на африканских рабов. Да, рабство существовало с незапамятных времен, но теперь возник новый тип рабства, основанный на идее расовости – представлении о том, что разные виды людей не равноценны по своей природе и некоторым из них предначертано Богом быть рабами.

Работорговля и использование рабского труда приносили деньги, а потому не представлялось возможным отказаться от них. Но те, кто занимался продажей людей или заставлял их работать до смерти на своих плантациях, не хотели считать себя плохими людьми. Расизм позволял примирить то и другое в рамках единого концептуального созвездия. Основанная на идее расовости работорговля была подобна позорному чудовищу, прикованному цепями к фундаменту европейской колонизации Америки. Люди, находящиеся наверху, старались не обращать внимания на его приглушенный рев и продолжали свой пир.

20.

Центр мира рушится

(1500–1900 гг.)

Примерно в то же время, когда Колумб отплыл в Америку, Китай достиг зенита величия, сопоставимого с самыми славными эпохами его прошлого. Когда европейцы бросили якоря в китайских портах, империя Мин уже прошла свой пик и начала угасать, но это еще не было очевидно: слаженный мир, приведенный в движение императорской династией, еще сохранял свой импульс. Насколько связанными оставались все его части? Трудно сказать. Китай был слишком большим, слишком сложным и слишком многообразным, чтобы легко судить о его здоровье в целом. Его ландшафты варьировались от покрытых снегами гор до засушливых пустынь и заболоченных речных долин, включая все, что было между ними. В его границах жили почти 50 этнических групп, говоривших на более чем 250 языках, и множество конкурирующих национальностей обитало по обе стороны этих границ.

Да, Европа и Средневосточный исламский мир были столь же разнообразны, но, в отличие от них, китайское созвездие пронизывало глубокое ощущение собственного социального и политического единства. Китай не был национальным государством, но не был он и просто империей – пожалуй, его можно назвать цивилизационным государством. И вот теперь ключевой нарратив, который наполнял его смыслом, начал ветшать.

Согласно основной идее, унаследованной китайцами из далекого прошлого, для того, чтобы в мире царили порядок и гармония, каждый человек во всякой ситуации должен был делать то, что на его месте сделал бы Конфуций. Но Конфуций не давал четкого ответа на любой вопрос, потому что реальная жизнь постоянно подбрасывала все новые головоломки. Иногда конфуцианские директивы и вовсе, казалось, противоречили друг другу. Одной из самых сложных и потенциально опасных ситуаций, поднимавшей мучительные вопросы, была передача императорской власти. На первый взгляд все казалось ясным: когда умирал старый император, место занимал его старший сын. Это сохраняло порядок во вселенной. Но что делать, если старший сын – идиот? Или малолетний ребенок? А что, если император не оставил после себя сыновей?

Столкнувшись в 1524 г. с таким кризисом, придворные чиновники решили возвести на престол 13-летнего двоюродного брата покойного императора. Чтобы процедура соответствовала каноническим правилам наследования трона, они заявили, что этот юноша был посмертно усыновлен предыдущим императором, умершим почти 20 лет назад. Звучит немного запутанно, да? Но постойте! Это же означает, что новый император отказался от своего настоящего отца! Недопустимое нарушение сыновнего долга. Одно каноническое требование категорически противоречило другому. Что делать? Мнения разделились. Ученые мужи и императорский двор раскололись на два лагеря. Улицы заполонили демонстранты; правительство почти прекратило работу. Великий спор о ритуалах был конфуцианской версией конституционного кризиса.